- Мне бы хотелось знать, почему ты украла его у матери.
- Его мать - это я, - бесстрастно сказала Мэри. - Я тебе сказала. Я назвала его Барабанщиком.
Натали вышла из угла. Мэри следила, как она прошла по комнате и остановилась возле холодного очага, сложенного из больших камней.
- Украсть ребенка - это для тебя что-то новенькое, да? Убийств, взрывов и терроризма тебе было мало? Ты должна была украсть невинное дитя, которому и двух дней не исполнилось?
- Говори, говори, - сказала Мэри. - Ты не изменилась, и все ту же фигню несешь.
- Да слушай ты меня, черт тебя побери! - огрызнулась Натали намного громче, чем намеревалась. - Господи, да ведь тебя наверняка за это изловят! Тебя убьют и проволокут твое тело по улице! Господи Иисусе, и что тебе в голову ударило, что ты пошла на такое?
Мэри не отвечала. Она положила "кольт" на стол достаточно близко, чтобы быстро его схватить, если понадобится. Но берег был чист: свиньи сейчас вынюхивают возле семейного пляжного дома.
- Я всегда хотела ребенка, - сказала ей Мэри. - Своего собственного, я имею в виду. Из моего собственного тела.
- И поэтому ты украла ребенка другой женщины?
- Фигню порешь, - укорила Мэри свою мать. Потом сказала:
- У меня однажды чуть не появился ребенок. До того, как меня ранили. Это было давно, но.., порой мне еще кажется, будто я чувствую, как он шевелится. Может, это призрак? Призрак у меня внутри, и он рвется наружу. Что ж, я выпустила этого призрака. Я дала ему кожу, кости и имя Барабанщик. Он теперь мой ребенок, и никто в этом мире с закомпостированными мозгами его у меня не отнимет.
- Тебя убьют. Тебя выследят, обложат и убьют, и ты это знаешь.
- Пусть попробуют. Я готова.
Натали услышала тоненький плач ребенка из гостевой спальни, и ее охватила такая душевная боль, что она чуть не потеряла сознание.
- Он хороший ребенок. Не очень много плачет, - сказала Мэри.
- Ты не собираешься его взять?
- Нет. Через несколько минут он опять уснет.
- Он голоден! - Натали почувствовала, как ее холодные щеки краснеют от гнева. - Ты что, его голодом моришь?
- У меня для него есть детское питание. До тебя еще не дошло, мать? Я люблю Барабанщика. И не допущу, чтобы с ним что-нибудь слу...
- Фигня! - сказала Натали и шагнула мимо дочери в коридор. Она протянула руку, нашла выключатель и включила верхний свет. Он несколько секунд резал ей глаза, и она слышала, как Мэри опять схватила пистолет. Натали двинулась дальше в гостевую спальню, включила там лампу и поглядела на кричащего краснолицего ребенка, лежащего на кровати и закутанного в серое грубое одеяло. Она не готова была увидеть столь малое дитя, и у нее заныло сердце. Мать этого ребенка - как сообщалось, ее зовут Лаура Клейборн - должно быть, сейчас готова для сумасшедшего дома. Она взяла плачущего младенца и прижала к себе.
- Ну, ну, - сказала она. - Все хорошо, все будет хо... Мэри вошла в комнату. Натали увидела в глазах дочери звериную хитрость; на ее лице был вырезан след многих лет трудной жизни. Когда-то Мэри была красивой и жизнерадостной, первой красавицей в ричмондском обществе. Сейчас она была похожа на бродяжку, привыкшую жить под мостами и есть из чугунных котелков. Натали быстро отвела взгляд, не в силах вынести этого зрелища зря погибшей человеческой жизни.
- Этот ребенок голоден - слышно по его плачу. Ему надо поменять пеленки! Черт тебя побери, ты не знаешь самых элементарных вещей по уходу за младенцем!
- Кое-какая практика у меня была, - ответила Мэри, глядя, как ее мать мягкими движениями укачивает Барабанщика.
- Где смесь? Надо ее подогреть и накормить его, сейчас же!
- В машине. Ты пойдешь со мной к лодочному сараю? Это был не вопрос, а приказ. Натали видеть не могла лодочный сарай: именно там Грант повесился на потолочной балке.
Когда они вернулись, Натали включила плиту на кухне и подогрела бутылочку смеси. Мэри сидела за маленьким столом и смотрела, как ее мать кормит заново перепеленутого Барабанщика, и ее рука лежала рядом с "кольтом". Внимание Мэри привлекла игра света на алмазных кольцах матери.
- Вот и хорошо, вот и хорошо, - приговаривала Натали. - Теперь наш мальчик хорошо кушает, да? А кто у нас хорошо кушает?
- Ты когда-нибудь меня вот так держала? - спросила Мэри.
Натали резко замолчала. Младенец шумно сосал соску.
- А Грант? Его ты тоже так держала?
Соска выскочила изо рта ребенка. Он чуть-чуть хныкнул, требуя необходимое, и Натали снова направила соску в его сложенные бантиком губки. Что сделает Мэри, если она сейчас повернется, выйдет из дому с Дэвидом Клейборном и сядет в машину? Взгляд ее остановился на "кольте" и скользнул в сторону.
Мэри прочла ее мысли.
- Я возьму своего сына, - сказала она, встала и забрала Барабанщика у матери. Тот продолжал есть, глядя на нее большими голубыми глазами, еще не умеющими фокусироваться. - Разве он не прелесть? У меня прямо сердце замирает, когда я на него гляжу. Он прелесть, правда?
- Он не твой сын.
- Фигню порет, - запела Мэри Барабанщику, - фиг-ню порет, вот так тетка, фигню порет.
- Мэри, послушай меня, пожалуйста! Так нельзя! Я не знаю, почему ты это сделала, или что.., что у тебя на уме, но ты не имеешь права его держать! Ты должна его отдать! Послушай меня! - настаивала она, когда Мэри повернулась к ней спиной. - Я тебя умоляю! Не подвергай этого ребенка опасности! Ты меня слышишь?
Тишина, только звук сосания. Потом:
- Я тебя слышу.
- Оставь его со мной. Я его передам в полицию. А ты можешь ехать, куда хочешь, мне все равно. Затеряйся. Уйди в подполье. Только дай мне вернуть этого малыша туда, где он должен быть.
- Он уже там, где он должен быть.
Натали опять посмотрела на пистолет, лежащий на столе. В двух шагах от нее. Осмелится ли она? Заряжен он или нет? Если она его схватит, сможет ли она выстрелить, если придется? Ее мысли медленно ползли к решению.
Мэри, держа ребенка одной рукой, другой подобрала пистолет. Она запихнула его за пояс своих выцветших джинсов.
- Мать, - сказала она и поглядела в лицо Натали напряженными холодными глазами, - мы живем в разных мирах. И никогда не жили в одном и том же мире. Я играла в эту игру, сколько могла выдержать. Потом я поняла: твой мир меня сломает, если я не дам сдачи. Он размелет меня на зубах, оденет меня в свадебное платье и даст мне алмазное кольцо, я буду смотреть через обеденный стол в столовой на глупого чужого человека, и каждый день моей жизни слышать вопли несправедливости, и буду настолько слаба, что мне будет наплевать. Я буду жить в большом доме в Ричмонде, с картинами на стенах, изображающими лисью охоту и буду беспокоиться о том, чтобы найти хорошую прислугу. Я буду думать, что нам следовало бы кинуть на Вьетнам атомную бомбу, и мне будет наплевать, что свиньи на улицах избивают дубинками студентов и что это компостирующее мозги государство жиреет на телах необразованных масс. Твой мир убил бы меня, мать. Можешь ты это понять?
- Все это уже история, - ответила Натали. - Сражения на улицах кончились. Студенческие бунты, протесты.., все это кончилось. Почему ты не отцепишься от этого?
Мэри слабо улыбнулась.
- Это не кончилось. Люди просто забыли. Я заставлю их вспомнить.
- Как? Совершая новые убийства?
- Я - солдат. Моя война не кончилась. Она никогда не кончится. - Она поцеловала Барабанщика в лоб, и ее мать содрогнулась. - Он - часть следующего поколения. Он продолжит бой. Я расскажу ему, что мы сделали ради свободы, и он будет знать, что война никогда не кончается. - Она улыбнулась в лицо младенцу. - Мой сладкий, милый Барабанщик.
Натали Террелл еще двадцать лет назад знала, что ее дочь неуравновешенна. Теперь на нее обрушилось понимание: она стоит на кухне с сумасшедшей, которая держит бутылочку молочной смеси у губ младенца. И до нее не докричаться: она не услышит, обитательница мира извращенного патриотизма и ночной резни. Впервые Натали испугалась за собственную жизнь.
- Значит, ты их послала в пляжный дом, - сказала Мэри, продолжая глядеть на Барабанщика. - Очень по-матерински с твоей стороны. Что ж, они быстро выяснят, что меня там нет. Свиньи не будут с тобой миндальничать, мать. Может, тебе придется узнать вкус хлыста.