Шелли… Наша ссора в её доме, потом поездка, мой ей подарок в красивой серебристой коробочке с завязанным неумелым бантиком, потому что я с детства не умею нормально даже шнурки завязать и ношу обувь с застёжками молнии… Нет-нет-нет! Только не это! Подавленные воспоминания об аварии напоминают самое страшное, она на заднем сидении! Чёрт побери, где она? Она же тоже была в той машине!
А потом до ушей вновь доходили их голоса и смысл сказанного, возвращая к реальности. Ведь они говорили обо мне. Я - монстр, я - чудовище, я – «оно». Что это за бред? Я был уверен, что очнулся до того, как со мной успеют сотворить что-то немыслимое, а на деле… очнулся уже после?! Что за бесчеловечный эксперимент надо мной поставили? Ведь это я. Я помню себя, я двигаюсь, как могу, чувствую себя, шевелю своими конечностями… Своими ли? Я был потрясён тем, что в дальнейшем услышал, наверняка побледнел, но мышцы моего лица отказывались демонстрировать этот шок от ужаса и удивления.
- Люди, недавно попадавшие в морг после всевозможных катастроф. Кому-то оторвало руку, кому-то отрезало ногу, пальцы, ухо, различные части, я же собрал это вместе и заставил сосуществовать с, казалось бы, уже умершей головой и умершим мозгом! – своим чеканящим военным тембром заявлял чуть дрожащими от напряжения губами тот, что в очках, тот самый Герр доктор, - Вот этот, - ткнул он на меня пальцем, - Вчера был доставлен со множественными повреждениями по всему телу. Вы бы его видели. Куски металла в брюшной полости, поломанные ветки, вонзившиеся в шею, - он говорил это, а в моей памяти всплывали секундные мельчайшие картинки происходящей аварии, подтверждающие его слова, а тело вспоминало жуткую боль, мгновенную, резкую, невероятно сильную и нестерпимую, но быстро прекращающуюся мгновением моей смерти, когда всё вдруг отступило, растворяя меня в ничто, в мириады пронизывающих лучей звёзд безмерного космоса, в мир за гранью нашего понимания, в непостижимой бездне, откуда меня умудрились вырвать невесть какой наукой и каким колдовством.
- Препарат перезапускает механические процессы в теле! Вы видите? - доктор в очках продолжал им рассказывать.
Я от потрясений слушал не очень внятно, будто бы органы слуха подводили, затуманиваясь, как когда в уши попадает вода на море. Не мог разобрать уже каждую фразу, и, наверное, покрылся бы потом, если бы мог, но моё тело меня не слушалось и реагировало на всё довольно странно. По телу шла дрожь, но это была не дрожь паники и тревоги, а скорее какие-то судороги организма. Части тела меня отвергали, органы отказывались работать, но, тем не менее, пытались хоть как-то функционировать.
- Скрепляя к единому туловищу все эти ампутированные ноги, руки и голову, внедряя металлические крепежи для лучшей проходимости импульсов, и вколов нужную дозу моей сыворотки, моего грандиозного изобретения, - указал он на пустой, выпущенный, видимо, в меня до пробуждения, шприц с каплями ярко-зелёной жижи, - Моего шедевра! Научного прорыва, помогающего победить смерть! – глаза его, за стёклами очков, горели с расширенными зрачками от возбуждения и самолюбия.
Старик смотрел на меня с омерзением, морщился, хмурился, проявлял какой-то натужный интерес, иногда прикасаясь. Весь его вид заставлял меня безумно нервничать, буйной фантазией уже воображая себе какой инфернальной скверной из преисподней я теперь стал. Я осознавал, что от меня здесь, в этом теле, «во мне» нынешнем, осталась только голова или вовсе мозг, всаженный в чужую башку. Чужие руки, чужие ноги, всё остальное, все то, что я считал своим, оказалось чужеродным, скрепленным в единого монстра, пришедшего в сознание от зелёной сыворотки, растёкшейся во мне.
Я не мог до сих пор нормально повертеть шеей, но от переполняющей меня злобы и ненависти, я сумел оскалиться и произнести ряд нечленораздельных звуков и животного озлобленного рыка. Богомерзкий диссонанс звериного визга, клокочущего сморкания и утробного гула под вибрации неживых и не мёртвых органов, словно души всех причастных в одночасье издали этот безудержный гневный вопль, пронизывая ткани реальности инородными звуками, в которых остервенелое клыкастое бешенство переплеталась с глубочайшей обречённостью и костлявой скорбью, а природное желание жить - с гнусным, отвратительным и противоестественным стремлениями крушить и убивать, отчего всё внутри содрогалось всё больше.
Это испугало их обоих, третьего же я сейчас не видел, он будто бы отошёл подальше, зажимая нос платком от трупного могильного смрада, который, наверняка, царил вокруг, вот только мои ноздри не ощущали ничего. Стало понятно, что не так с лёгкими и дыханием – фактически, я не дышу. Многое встало на свои места, но осознать то, что ты существуешь, пробудившись после смерти, всё равно было где-то за гранью человеческого понимания. Я находился то ли на операционном столе, то ли на столике для хранения трупов из морга. Скорее всего, второе, но учитывая всё услышанное и саму ситуацию, не исключён и первый вариант. Как они могли так со мной поступить?