— Нет ничего проще, — сказал Сигурд. — Давайте прямо сейчас нанесем удар всей мощью нашей армии. Это уж точно их убедит, что они проиграли.
— Ни в коем случае! Именно этого и страшился император! Он не поблагодарит нас, если мы погубим последнюю надежду на мирное разрешение ситуации.
Крисафий и Сигурд посмотрели друг на друга, потом на меня, и несколько мгновений мы трое представляли собой единственный островок тишины в этом гвалте.
— Ну предположим, — сказал Крисафий. — Но как ты собираешься попасть к варварам?
О том, чтобы выехать через дворцовые ворота, когда противник находится совсем рядом, не могло быть и речи, и мы потеряли несколько драгоценных минут на то, чтобы, двигаясь вдоль стен, добраться до Адрианопольских ворот. Примыкающий к ним квартал города превратился в военный лагерь. Собранные здесь легионы выстроились в несколько длинных рядов — скорее для того, чтобы преградить толпе подход к воротам, чем для нападения на врага, — но между ними и стенами оставался свободный коридор для нашего проезда. Нас было семеро: Сигурд, я, трое варягов, переводчик, которого мы нашли в канцелярии, и мертвый монах, подвязанный к моему седлу. Мы ехали не на армейских жеребцах, а на конях императорской почтовой службы, сила которых была в их скорости, и потому моя лошадка, непривычная к двойной тяжести, еле поспевала за остальными.
Возле Адрианопольских ворот народу скопилось больше, потому что здесь было меньше гвардейцев для их сдерживания, и я опасался, как бы толпа не прорвалась в ворота вслед за нами. Лица людей были искажены ненавистью и гневом, а камни и глиняные горшки, которыми они швырялись, беспокоили наших лошадей и затрудняли продвижение. Если бы эти люди узнали о том, что пытался совершить человек, которого я везу, они разорвали бы на части его мертвое тело и сплясали на его костях, но и мне не поздоровилось бы в этой давке.
К счастью, привратник знал свое дело туго. Он держал ворота закрытыми до самого нашего появления, а потом приоткрыл их ровно настолько, чтобы мог проехать один всадник. Сигурд, возглавлявший нашу процессию, не останавливаясь двинулся вперед, и моя лошадь последовала за ним в эту узкую щель. Голова монаха глухо стукнулась о створку ворот, но веревки удержали тело на месте. Благополучно выехав из города, мы поскакали по Адрианопольской дороге к правому флангу варваров. Их войско разместилось в ложбине между гребнем нашей горы и берегом Золотого Рога. Варвары сконцентрировали все свои силы возле дворцовых ворот — здесь стены были ближе и, значит, весть о смерти императора должна была дойти быстрее. Пехотинцы жгли высокие костры у основания внешних стен, видимо надеясь разрушить каменную кладку; некоторые пытались протаранить ворота. Конники, находившиеся несколько дальше, на расстоянии, превышающем дальность полета стрелы, ожидали, когда откроется проход. Лучники лениво постреливали по стоявшим на стенах защитникам города. Еще дальше, на возвышенности, под сенью развевающихся на ветру знамен стояла небольшая группа всадников.
Сигурд попридержал своего коня и поравнялся со мною.
— Лучше бы я с моим отрядом сделал вылазку через эти ворота, а не крался вокруг варварского фланга, — проворчал он.
— Славная битва — это как раз то, чего мы хотим избежать, — напомнил я ему. — В любом случае на флангах враги всегда слабее.
— Но не настолько, чтобы шесть человек и один труп обратили их в бегство. Смотри!
Он указал топором направо, и мне стало не по себе при виде группы конников, мчащихся нам навстречу. Из-под копыт их коней вылетали искры, копья были низко опущены.
— Мы можем их опередить, — сказал я, взглянув в сторону холма, на котором находились командующие варварского войска. — Наших скакунов им не догнать.
— С этим я спорить не стану, — согласился Сигурд. — Но так мы только загоним себя в мешок. Холм охраняется копьеносцами, и, чтобы прорвать их линию, полудюжины почтовых лошадей будет маловато.
Я посмотрел на приближавшихся к нам конников — они развернулись веером, видимо, для нашего захвата. Вступать с ними бой не имело никакого смысла, поскольку они вчетверо превосходили нас численностью. Даже варягам пришлось бы отступить при таком раскладе. Я просунул руку под плохо пригнанную кольчугу, которую торопливо натянул на себя во дворце, нащупал подол туники и оторвал от него кайму. Привязав эту узкую полосу к концу своего меча, я принялся отчаянно размахивать им над головой, выкрикивая единственное известное мне франкское слово: