Я прямо остолбенел от ее самонадеянности.
— Только врач знает, что с ним следует делать!
Черноволосая женщина уперла руки в бока и сердито посмотрела на меня.
— Я и есть врач, и я велю тебе перенести мальчика внутрь, чтобы я могла промыть и перевязать его раны, пока он не ускользнул из мира живых. — Ее темные глаза нетерпеливо сверкнули. — Так ты сделаешь это или нет?
На моих щеках выступила краска стыда, и я покорно выполнил ее приказание. А затем сломя голову понесся во дворец.
ς
Никогда прежде мне не доводилось бывать в дворцовых темницах, и я предпочел бы не попадать туда вновь. Я спустился вслед за гвардейцем по узкой винтовой лестнице глубоко под землю и оказался в достаточно просторном помещении, освещенном светом факелов. Массивные кирпичные колонны, соединенные наверху поперечными арками, походили на ребра огромного левиафана. На стенах между ними висели ужасные на вид инструменты. В центре помещения стоял грубо сколоченный стол и скамьи, на которых сидело несколько варягов, занятых игрой в кости. Даже сидя, они почти доставали головами до свисающих сверху закопченных светильников.
Высыпав на стол полную горсть монет, Сигурд поднял глаза.
— Ну наконец-то! — прорычал он. — Не надоело разыгрывать из себя доброго самаритянина?
— Я нашел мальчику врача, — холодно ответил я. — Где болгарин?
Кивком головы Сигурд указал на низкую арку, находившуюся у него за спиной.
— Там. Подвешен за руки. Мы его пока не трогали.
— Напрасно вы ждали меня. Его показания могут быть очень важными.
Сигурд помрачнел.
— Мне казалось, что евнух платит тебе за каждый день работы. В любом случае мы ждали не тебя, а переводчика. Или ты и сам говоришь по-болгарски, а?
Я пожал плечами в знак поражения, но Сигурд уже отвернулся и продолжил игру. Он не пригласил меня присоединиться к играющим, и после некоторого замешательства я отступил в темный угол, где и оставался сидеть, стараясь не прислушиваться к мрачным звукам, доносившимся в комнату охраны.
Примерно час или два я наблюдал за перепадами настроения Сигурда, которое менялось в зависимости от количества выигранных или проигранных им монет. Наконец сверху послышались какие-то звуки, и на лестнице появилось целое созвездие несомых слугами маленьких огоньков. Слуги с лампами стали вдоль стен, после чего с лестницы сошли еще две фигуры: священник в красном облачении и важный сановник в золотистых одеждах. Я сразу узнал Крисафия.
Варяги немедленно вскочили на ноги, попрятав по сумкам серебро и кости.
— Мой господин, — произнес Сигурд с неуклюжим поклоном.
— Скажи-ка, командир, — спросил у него евнух, — где находится заключенный?
— В соседней камере. Обдумывает свое неправедное житье. К сожалению, у нас нет переводчика.
— Отец Григорий посвятил всю жизнь изучению болгарского языка, — сказал Крисафий, указывая на священника. — Для наставления болгар он перевел на их язык жития более трехсот святых.
«Это, несомненно, пополнило его словарь в том, что касается мучений», — подумал я.
— Если ваш пленник заговорит, — продолжал Крисафий, — отец Григорий переведет его слова.
— Он заговорит, — мрачно пообещал Сигурд. — Как только я им займусь.
Мы оставили безмолвную свиту евнуха в главном зале и проследовали через низкий коридор в соседнюю камеру. Впереди шел Сигурд, за ним — Крисафий и отец Григорий, я замыкал процессию. Воздух в камере был спертым и неприятным, но еще более неприятно было пленнику. Руки его были привязаны к вбитым в свод камеры толстым крюкам так, что все это время ему приходилось стоять на цыпочках. Он слегка раскачивался взад-вперед и тихо стонал. Одежды с него были сорваны, осталась лишь узкая набедренная повязка, запястья кровоточили там, где в них врезалась веревка, и он до жути напоминал мне Христа, распятого на кресте. Я вздрогнул и немедленно прогнал эти богохульственные мысли.
— Деметрий, — обратился ко мне Крисафий, — ты у нас известный специалист по этой части. Выясни, что известно этому человеку.
Я был специалистом по выпытыванию сведений у мелких воришек и осведомителей на рыночной площади, но совсем не умел вырывать признания у заключенных императорской тюрьмы. Однако в присутствии своего патрона я не мог ударить в грязь лицом. Сделав шаг вперед, я сразу обнаружил, что не знаю, на кого смотреть: на священника или на заключенного. Мои глаза бесцельно перебегали с одного на другого, и, чтобы скрыть смятение, я скрестил руки и сделал глубокий вдох.
— Какой-то монах нанял тебя у человека по имени Вассос, — начал я наконец, повернувшись к несчастному болгарину.