— Проснулся наконец, — осуждающе сказала Елена. Она несла под мышкой корзину с хлебом и овощами. Ее палла была заляпана грязью. — Я уж думала, твой сон станет восьмым чудом света!
В голове у меня молоточком застучала боль. Я отнюдь не одобрял неуважительного поведения дочери, но постарался остаться спокойным.
— Моя душа тоже радуется при виде тебя. Что мы будем есть на завтрак? Баранину?
— Баранины не было. — Елена со стуком поставила корзину на стол. — Только вот это.
Я заглянул в корзину.
— Пост начнется дней через десять. Неужели ты не могла купить какой-нибудь рыбы или дичи?
— Праведным людям не нужен священник, чтобы знать, когда пировать, а когда поститься, — холодно ответила Елена.
— Выходит, его там не было? — спросила Зоя.
Я внимательно посмотрел на своих девочек.
— О ком это вы?
— О мяснике, — быстро ответила Елена. — Нет, не было. Он продал все мясо и отправился домой. Должно быть, в нашем городе много таких же прожорливых, как ты, папа, но они, по крайней мере, встают вовремя.
— Как мне хочется тушеной баранинки! Ну что ж, если родная дочь не может мне ее приготовить, придется идти в таверну. — Я надел теплую далматику, обулся и напоследок пообещал: — А днем мы, возможно, сходим к тетке торговца пряностями и повидаемся с ее племянником.
Последние слова, сказанные мною в знак примирения, вызвали у Елены необъяснимую реакцию: она топнула ногой, сверкнула на меня глазами и умчалась в спальню.
Я воздел руки к небу и взглянул на мою младшую дочь.
— Господи, что это с нею?
Но Зоя внезапно полностью сосредоточилась на шитье. Она уставилась на иголку и стала такой же загадочной, как и ее сестра. Моя попытка быть заботливым отцом потерпела неудачу.
— Я пошел в таверну, — сказал я Зое. — Буду есть тушеную баранину.
Увы, в этот день мне не суждено было поесть мяса. Не успел я выйти из дома, как передо мною появилась четверка печенегов. Трое сидели в седлах, четвертый стоял возле моей двери, держа свою лошадь под уздцы. За его спиной я увидел пятую лошадь.
— Ты должен явиться во дворец, — известил меня спешившийся печенег. — Немедленно!
Я потер виски.
— Неужели удалось поймать монаха? Если это не так, то я предпочту сначала позавтракать. Крисафий может и подождать.
Печенег шагнул вперед, ощетинившись.
— Приказ исходит не от евнуха, а от человека, с которым ты не можешь не считаться. Идем!
И я пошел.
У меня было много причин пожалеть о том, что варягов сослали на городские стены, и не последней из них было то, что они всегда включали меня в разговор. В отличие от них печенеги держались отчужденно. Двое из них ехали впереди, двое — позади, причем со скоростью, позволявшей им отдавать лишь короткие приказы, куда ехать. Я даже почувствовал благодарность к лошадкам, сократившим время поездки, хотя голова у меня от тряски в седле разболелась еще больше.
Избранный печенегами путь был таким же прямым и бесхитростным, как и их манеры: мы выехали на Месу, миновали Милион и Тетрапилон и въехали на Августеон, с которого на нас взирали лики древних правителей. Как только мы остановились, воины спешились и принялись разгонять торговцев свечами и образками, заполонивших собой внешний двор храма Святой Софии. Они проложили путь к огромным Халкийским воротам, сунули поводья своих скакунов в руки стоявшего возле ворот конюха и, оставив позади просителей и праздных зевак, вошли в первый дворик императорского дворца. Мне не оставалось ничего иного, как только покорно следовать за ними. Я быстро потерял счет поворотам, коридорам и дворикам, поскольку два печенега постоянно наступали мне на пятки, не давая времени сориентироваться. Бесконечные мраморные залы и золотые мозаики походили друг на друга как две капли воды. О том, что мы приближаемся к внутренним покоям дворца, можно было судить единственно по тому, что залы и коридоры эти становились все безлюднее.
Мы остановились у двери, по бокам которой стояли две огромные урны, каждая высотой в человеческий рост. Печенег, шедший первым, повернулся ко мне и указал рукой на зеленый внутренний дворик:
— Сюда!
Я немного выждал, чтобы перевести дыхание и обрести уверенность. Потом шагнул из коридора — и попал в другой мир.
Это был не просто дворик, как я подумал вначале, — это был сад. Однако сад, подобных которому я не только никогда не видел, но даже и вообразить не мог. Снаружи, в городе, стояла глубокая зима и лил дождь, здесь же был самый разгар лета. Залитые золотистым светом деревья были усыпаны чудесными цветами и плодами. Земля под ногами была такой мягкой, словно я ступал по зеленому ковру, но трава казалась настоящей. Она была влажной, но, должно быть, от росы, потому что, глядя вверх сквозь ветви и трепещущие листья, я видел лишь глубокую синеву. И где-то там в деревьях распевали птицы.