Ситуация усложнилась. Патрик по телефону отдал приказ: прекратить кормить мозг. Он боится! Он хочет погубить его, но уже поздно. Мне пришлось отказаться.
Мог ли я согласиться, когда у меня все равно нет сил сделать то, что он хочет? Если мозг переключит на меня свою телепатическую мощь, я буду вынужден исполнять его желания.
Всю жизнь я пытался понять тайный смысл бытия и наконец постиг: нашел ответ на все свои вопросы! Мои мысли ясны, как никогда. Теперь я не нуждаюсь в религии: путь к Богу лежит через личный человеческий опыт. Это так, и я с каждым днем все больше убеждаюсь в своей правоте.
Когда-нибудь Патрик придет к тому же выводу, ведь нам с ним выпало пережить общую долю.
Я знаю, он поймет меня.
15 мая
Я упустил свой шанс!
Какой-то мужчина ворвался в лабораторию и с куском арматуры в руке набросился на мозг. Это неожиданное нападение отвлекло его внимание от нас. Самое время было убить его! Теперь надо ждать чего-то ужасного; затем его можно будет беспрепятственно уничтожить.
Хорошо, что я так и не рискнул прикасаться к нему. Мне была суждена такая же участь, какая постигла этого человека. Мозг послал ему какой-то телепатический сигнал, и у него остановилось сердце.
Я позвонил Патрику, но он ничего не понял. Пытаться ему что-то объяснить — все равно что разговаривать с мозгом.
Если ему снова понадобится вся его мощь — и если она не будет направлена против меня, — я уже не упущу момента.
17 мая
Я не осмеливаюсь вынести труп из дома или позвонить в морг. Мозг может в любую минуту оказаться беззащитным.
Я не спал больше двух суток — боялся упустить момент.
Патрик часто называл меня неудачником. Я думаю, он был неправ. Иногда человеку нужно прожить много лет, чтобы постичь одну-единственную истину. Покидая этот мир, я хочу высказать то, что мне удалось понять.
Патрик, не ищи Бога в своих пробирках. Вглядись в окружающих тебя людей — и ты увидишь Его!
21 мая
На этом записи обрываются.
Когда мы приехали на узловую станцию Вашингтон, Шратт был уже мертв.
В пути из Калифорнии в Аризону мы с Дженис не говорили о нем. Мы оба догадывались о случившемся.
Когда наша машина остановилась возле дома, к нам подбежал аптекарь Таттл. Увидев меня, он обрадовался. Сказал, что они с Филиппсом уже начали волноваться за Шратта — несколько раз звонили в «Рузвельт-отель». Шратт оставил Таттлу мой адрес на тот случай, если не будет появляться больше трех дней, но при этом запретил входить в дом.
Поблагодарив Таттла, я постарался под благовидным предлогом отделаться от него. Он отошел, но остановился на другой стороне улицы, чтобы видеть, как мы войдем во двор.
Мы прошли через задний дворик. Возле гаража стоял новенький «кадиллак». Как я догадался, последнее прибретение Йокума.
Одно из окон лаборатории было разбито. За шторами горел свет, слышались гудки зуммера.
Я отпер заднюю дверь и велел Дженис оставаться за порогом, пока я не позову ее. Она покачала головой и взяла меня за руку. Ей не хотелось отпускать меня.
В передней лицом к стене лежал Йокум. Вероятно, его перетащил сюда Шратт. У него не было времени даже накрыть труп простыней.
Шратт лежал в лаборатории, уткнувшись лицом в лужу крови. Его руки все еще сжимали мозг. Пальцы глубоко впились в мягкую серую массу — Шратт как будто боялся, что тот может вырваться и продолжить свое мерзкое существование. Рядом валялись осколки лабораторного сосуда. Стены и пол были забрызганы кровяной сывороткой.
Я поднял Шратта и отнес в спальню. Там мы вымыли его лицо и руки.
Восстановить события было нетрудно.
Когда Донован набросился на Дженис в Голливуд-хиллс, Шратт увидел на энцефалограмме такие же резкие отклонения, какие появились в момент смерти Йокума. Шратт понял, что мозг снова хочет кого-то убить.
Он воспользовался этим шансом: подбежал к сосуду и опрокинул его на пол.
Мозг тотчас отпустил Дженис и обрушил всю свою мощь на Шратта. Он убил его телепатическим сигналом, но, лишенный питательной смеси, через некоторое время задохнулся.
Лицо Шратта было почти белое, как у всех скончавшихся от инфаркта. Но, судя по его спокойным чертам, он умер быстро.
Стоя над телом Шратта, я вдруг почувствовал нестерпимую боль в висках — как будто голову сдавили железным обручем. Я видел, что Дженис открыла рот, но не слышал никаких звуков.
У меня задрожали ноги. Я протянул руки, и Дженис бросилась мне на помощь.
Я потерял сознание, прежде чем она успела подхватить меня под локти.
1 июня
Сегодня мне разрешили встать с постели. До обеда я сидел на скамейке в парке, Дженис сидела рядом и писала под мою диктовку.
Я решил послать письмо Хлое Бартон и перевести на ее имя секретный счет Донована. Думаю, она позаботится о старике Стернли и выполнит волю отца, желавшего помогать родственникам Хиндса в Рено и Сиэтле.
Дженис прочитала мне несколько странных газетных заметок.
Кирилл Хиндс, несколько месяцев назад приговоренный к смертной казни, был повешен. Однако во время приведения приговора в исполнение почему-то отказал механизм, опускавший помост под веревкой. Хиндса вернули в камеру, помост починили.
Во второй раз произошло то же самое. Механизм снова не сработал. Обнаружились какие-то неполадки в гидросистеме.
Согласно древнему закону, человека можно вешать только трижды, поэтому палач больше не мог рисковать. Он подставил под помост деревянную колодку и в нужный момент выбил ее ногой.
На этот раз Хиндс умер.
Я внимательно следил за Дженис, читавшей это сообщение. Она хмурилась и покусывала губы. Затем порвала газету на мелкие кусочки и улыбнулась.
Я знал, о чем она думала: неистребимая энергия Донована все еще блуждает в этом мире. Не он ли хотел спасти Хиндса от смерти?
Энергию нельзя уничтожить.
2 июня
Мой лечащий врач Хиггинс поздравил меня с выздоровлением и сказал, что я в любое время могу выписаться из больницы.
Хиггинс спросил, собираюсь ли я возвращаться на станцию Вашингтон. Услышав мой отрицательный ответ, он сел на стул и с расстроенным видом закурил. Я засмеялся и поинтересовался, чем он так обеспокоен.
Он вздохнул и еще раз предложил мне занять вакантное место в Конапахе, прежде принадлежавшее Шратту. Как он объяснил, компания не желает нанимать медика из другого штата.
Уверен, перед разговором со мной он успел посоветоваться с Дженис.
Я попросил дать мне время подумать, но решение у меня уже созрело. Я принял его предложение.
5 июня
Мы решили не брать с собой в Конапах ничего из нашего старого дома на станции Вашингтон. У индейцев был такой обычай: каждые семь лет сжигать свои вигвамы, чтобы не дать в них поселиться злым духам. Мы последуем их древнему примеру. Атмосфера несчастья слишком глубоко въелась в нашу обстановку, мы хотим обновления. Я имею в виду не только мебель.
10 июня
Завтра мы уезжаем. Перед отъездом я хочу избавиться от всех своих мыслей, касавшихся эксперимента с мозгом Донована.
Я доказал, что в определенных условиях ткани человеческого мозга могут продолжать жить и даже развиваться. Но важнее другое. В результате этих опытов я пришел к убеждению, что наука не в силах искусственным путем воспроизвести процесс развития человеческой мысли. Тут природа поставила нам барьеры, которые мы никогда не сможем преодолеть.
Наш мозг способен конструировать механические и электронные приборы, разрабатывать различные технологические процессы и даже концепции мироздания. Но мы не можем придумать искренность, дружбу, любовь. Чтобы творить добро, человечество должно сначала дорасти до этого понятия.
Человек может создавать лишь то, что заложено в нем. Вот и все.
Перевел с английского Михаил Массур