— Очень хорошо, оценил Филипс. — На этом этапе стопроцентной уверенности нет, но я бы сделал ставку на этот вариант.
— Сколько пациенту осталось жить? — спросил явно обескураженный студент.
— Какой врач его ведет?
— Он в нейрохирургической службе Курта Маннергейма, — ответила Дениз.
— Тогда жить ему осталось недолго, — сказал Мартин. — Маннергейм будет его оперировать.
Дениз резко повернулась.
— Такие случаи неоперабельны.
— Вы не знаете Маннергейма. Он оперирует все что угодно. В особенности опухоли. Мартин вновь наклонился к плечу Дениз, вдыхая ни с чем не сравнимый аромат ее свежевымытых волос. Для Филипса он был таким же единственным в своем роде, как отпечатки пальцев, и, несмотря на официальную обстановку, он ощутил зарождающееся влечение. Мартин выпрямился, чтобы избавиться от наваждения.
— Доктор Зенгер, мне нужно сказать вам несколько слов, — проговорил он вдруг, жестом приглашая ее в угол комнаты.
Дениз охотно, хоть и с удивленным видом, повиновалась.
— Мое профессиональное мнение..., — начал Филипс тем же официальным тоном. Затем он сделал паузу, а продолжив, понизил голос до шепота — ...что сегодня вы выглядите необычайно сексапильно. Выражение лица Дениз менялось медленно. Смысл сказанного дошел до нее лишь через некоторое время. А затем она почти рассмеялась. — Мартин, ты меня захватил врасплох.
Ты говорил так сурово, что я подумала, что что-то сделала не так.
— Так и есть. Ты так сексапильно одеваешься исключительно для того, чтобы сделать меня неспособным сосредоточиться.
— Сексапильно? Я застегнута по самое горло.
— На тебе все что угодно выглядит сексапильно.
— Просто у тебя грязные помыслы, старик!
Мартин рассмеялся. Дениз права. Как только он ее видел, ему невольно вспоминалось, как чудесно она смотрится нагая. Он встречался с Дениз Зенгер уже больше шести месяцев и все еще чувствовал себя восторженным мальчишкой. Поначалу они принимали все меры предосторожности, чтобы в госпитале не догадались об их связи, но по мере того, как они все более и более убеждались в серьезности своих отношений, сохранение тайны заботило их все меньше, в особенности оттого, что чем лучше они узнавали друг друга, тем меньше становилась разница в возрасте. А то, что Мартин был заместителем заведующего Нейрорадиологией, а Дениз — практиканткой второго года отделения радиологии, служило для обоих профессиональным стимулом, особенно после того, как она приступила к практике в его отделе — это произошло три недели назад. Дениз могла потягаться в знаниях с двумя врачами, которые уже завершили радиологическую практику. И потом, это же было интересно.
— Старик, а? — прошептал Мартин. — За эти слова ты будешь наказана. Я оставляю этих студентов на тебя. Если они начнут скучать, пошли их в кабинет ангиографии. Мы дадим им мощную дозу клинической практики до теоретической.
Зенгер кивнула в знак покорности.
— А когда ты закончишь утреннюю порцию томографии, — продолжал Филипс, все еще шепотом, — приходи в мой кабинет. Может быть, нам удастся сбежать в кафетерий!
Прежде чем она ответила, он взял свое длинное белое пальто и ушел.
Хирургические кабинеты располагались на одном этаже с Радиологией, и Филипс пошел в этом направлении. Обходя плотное скопление каталок с пациентами, ожидающими рентгеноскопии, Филипс прошел через просмотровый рентгеновский кабинет. Это было большое помещение, разгороженное просмотровыми кабинами, в которых сейчас около дюжины практикантов болтали и пили кофе. Ежедневной лавине снимков еще только предстояло накатиться, хотя рентгеновские аппараты работали уже около получаса. Сначала появится тонкий ручеек пленок, затем он превратится в потоп. Филипс все это хорошо помнил со своих практикантских времен. Он проходил практику в этом медицинском центре и, подчиняясь суровым требованиям крупнейшего и лучшего в стране отделения радиологии, много раз проводил по двенадцать часов в этой самой комнате.
Наградой за его старания было предложение стипендии для проведения исследований по радиологии. По окончании его работа была признана столь выдающейся, что ему предложили место в штате с одновременным преподаванием в медицинском институте. От этой начальной должности он быстро вырос до нынешнего положения заместителя заведующего Нейрорадиологией.
Филипс на мгновение остановился в самом центре просмотрового рентгеновского кабинета. Его особое слабое освещение, идущее от флуоресцентных ламп за матовыми стеклами статоскопов, придавало всем находящимся здесь жуткий вид. Какое-то время практиканты напоминали трупы с мертвенно бледной кожей и пустыми глазницами. Филипс удивился, как он не замечал этого раньше. Он взглянул на свою собственную руку. Рука была такой же бледной.
Он продолжил путь, ощущая странное беспокойство. За последний год это был уже не первый случай, когда он видел знакомую обстановку госпиталя в мрачном свете. Возможно, причиной тому было слабое, но нарастающее недовольство работой. Она все больше приобретала административный характер, а кроме того он ощущал застойность своего положения. Заведующему Нейрорадиологией Тому Броктону было пятьдесят восемь и об отставке он не помышлял. Вдобавок заведующий Радиологией Гарольд Голдблатт тоже был нейрорадиологом. Филипсу пришлось признать, что в своем стремительном росте в этом отделении он достиг предела, и не из-за недостатка способностей, а потому что два ближайшие места наверху были прочно заняты. Уже почти год как Филипс начал нерешительно подумывать об уходе из Медицинского центра в другой госпиталь, где он мог бы рассчитывать на более высокую должность.
Мартин свернул в коридор, ведущий в хирургию. Миновав двойные двери с запретительной надписью, затем еще одни открывающиеся в обе стороны двери, он попал в предоперационное помещение. На множестве находившихся здесь каталок лежали взволнованные пациенты в ожидании своей очереди на операцию. В конце этого большого помещения длинный стационарно закрепленный белый стол охранял вход в тридцать операционных и в послеоперационные палаты. Три сестры в зеленых хирургических одеждах хлопотали за ним, обеспечивая попадание нужных пациентов в нужные операционные для проведения нужных операций. Если учесть, что каждые сутки здесь проводится около двухсот операций, заняты они были постоянно.
— Кто-нибудь может мне сказать о пациенте Маннергейма? — спросил Филипс, склонившись к столу.
Все три сестры подняли головы и заговорили одновременно. Мартин как один из немногих неженатых докторов всегда был в Хирургии желанным гостем. Осознав происшедшее, сестры рассмеялись и стали церемонно уступать друг другу.
— Я, пожалуй, спрошу еще кого-нибудь, — сказал Филипс, делая вид, что уходит.
— Ой, нет! — вымолвила блондинка.
— Мы можем обсудить это в бельевой, — предложила брюнетка.
Операционный участок был тем единственным местом госпиталя, где условности не имели обычной силы. Здесь царила совершенно особая атмосфера. Филипсу подумалось, что это как-то связано с ношением одинаковой для всех пижамоподобной одежды, а также с обстановкой потенциального кризиса, в которой намеки сексуального характера служили некоторой отдушиной. Как бы то ни было, Филипс очень хорошо это помнил. До решения пойти в радиологию он в течение года был здесь хирургом-стажером.
— Какой пациент Маннергейма вас интересует? — спросила блондинка. — Марино?
— Совершенно верно, — ответил Филипс.
— Она как раз у вас за спиной, — сообщила блондинка.
Филипс обернулся. В нескольких метрах от него на каталке лежала женщина двадцати одного года, прикрытая простыней. Очевидно, сквозь туман предоперационных медикаментов она услышала свое имя, и голова ее медленно повернулась к Филипсу. Перед операцией ей наголо обрили череп и видом своим она напомнила Филипсу маленькую певчую птичку, лишенную перьев. Он дважды мельком видел ее при проведении предоперационного рентгеновского обследования и теперь был потрясен тем, насколько она сейчас изменилась. Он не представлял, как она мала и тонка. Глаза ее смотрели умоляюще, как у покинутого ребенка, и Филипсу оставалось только отвернуться, вновь обратив внимание на сестер. Одной из причин его перехода из Хирургии в Радиологию было осознание того, что он не может удержаться от сопереживания с некоторыми пациентами.