Я достаю телефон из кармана, пока Мэгги стоит посреди гостиной. Я не хочу, чтобы это стало чем-то, чем не является, поэтому я пишу Сидни: «Мэгги только что появилась без предупреждения. Не знаю, зачем она здесь, но хочу, чтобы ты знала».
Убираю телефон обратно в карман и смотрю на Мэгги. Она подходит к холодильнику и спрашивает, нельзя ли ей чего-нибудь попить. Странно, ведь раньше она никогда не спрашивала. Она бы просто взяла напиток. Я киваю и говорю:
– Конечно.
Она подходит к холодильнику и открывает дверцу, но какое-то время просто тупо смотрит внутрь. И тут я понимаю, что у меня нет никакого «Доктора Пеппера» для нее. Раньше я всегда держал его в холодильнике, когда бы она ни появилась, но прошло уже несколько месяцев с тех пор, как она была здесь. Я перестал покупать его после того, как мы расстались. Поначалу это было странно – не хватать обычную упаковку из дюжины банок, которую я брал каждый раз, когда ходил за продуктами, но теперь я больше не вспоминаю об этом. Теперь мне достаточно воды и чая.
Она берет две бутылки воды и протягивает мне одну из них.
– Спасибо, – говорю я.
Она указывает на кухонный стол и знаками спрашивает: «Есть минутка?»
Я киваю, но прекрасно понимаю, что мой телефон не зажужжал в кармане. Или Сидни еще не прочитала мое сообщение, или она расстроена, что Мэгги появилась здесь. Я надеюсь на первое. Я в этом уверен. Сидни – самый разумный человек, которого я когда-либо встречал. Даже если ее расстроит появление Мэгги, она все равно напишет мне ответ.
Теперь мы оба сидим за столом, я во главе, а она на стуле справа от меня. Она снимает куртку и складывает руки перед собой, положив локти на стол. Она смотрит на них сверху вниз и делает вдох, чтоб успокоиться. Ее глаза поворачиваются в мою сторону, когда она начинает показывать жестами:
– Я бы пришла раньше, но мой дедушка умер два дня назад. В воскресенье вечером.
Я тут же выдыхаю и хватаю ее за руку. Я сжимаю ее, затем притягиваю к себе, чтобы обнять. Сейчас я чувствую себя полным придурком. Я знал, что он болен. Независимо от того, что произошло между нами в субботу утром, я должен был поговорить с ней о ее дедушке. Он умер два дня назад, а я понятия не имел. Почему же ей не рассказать об этом хотя бы Уоррену?
Я отстраняюсь, чтобы спросить, все ли с ней в порядке, но она отвечает на вопрос прежде, чем я успеваю его задать.
– Я в порядке, – говорит она. – Знаешь, это не было неожиданностью. Моя тетя прилетела из Теннесси и помогла мне сегодня с приготовлениями. Мы решили отказаться от службы. – Ее глаза покраснели и немного припухли, как будто она уже достаточно поплакала об этом. – Хотя я здесь не из-за этого. Я была в Остине и хотела заехать, потому что... – она делает паузу, чтобы сделать глоток и собраться с мыслями. Это большой скачок от смерти ее дедушки к совершенно другой теме. Она кажется немного расстроенной, поэтому я даю ей минуту. Она вытирает рот рукавом и снова смотрит на меня. – Я здесь, потому что мне нужно многое сказать, и я хотела бы получить возможность высказаться, прежде чем ты начнёшь перебивать меня, хорошо? Ты же знаешь, как мне трудно извиняться.
Она здесь, чтобы извиниться? Вау. Этого я не ожидал. Потому что она права, ей очень трудно извиняться. Это одна из тех вещей, которые так отличают Мэгги от Сидни; к которой так трудно привыкнуть. Сидни быстро прощает и легко просит прощения, в то время как Мэгги нужно время на раскачку. Прямо как сейчас. Ей требуется целая минута, чтобы собраться с мыслями прежде, чем она действительно произнесет это.
– Ты как-то сказал мне, что когда носишь слуховые аппараты, они постоянно напоминают о том, что ты не слышишь. И что, когда ты их не носишь, то даже не думаешь об этом, – показывает она. – Именно так я всегда относилась к своей болезни, Ридж. К врачам, больницам, лекарствам и своему жилету. Все это постоянное напоминание о том, что я не здорова, но, когда я игнорирую эти вещи, то даже не вспоминаю об этом. Здорово иногда иметь такие моменты нормальной жизни. И быть с тобой в самом начале являлось одним из моих любимых моментов нормальной жизни. Мы только начали встречаться и никак не могли насытиться друг другом. Но чем дольше мы были вместе, тем чаще ты замечал, что я отказываюсь от лечения и визитов к врачам ради того, чтобы быть с тобой.
Она делает паузу, как будто то, что она пытается сказать, требует огромного мужества. Так оно и есть. Поэтому я терпеливо жду, не перебивая, как и обещал ей.
– Через некоторое время ты начал беспокоиться обо мне, – говорит она. – Ты взял на себя мое расписание, чтобы убедиться, что я успеваю на каждый прием. Ты писал мне несколько раз в день, чтобы напомнить, что пришло время для процедур. Однажды я даже поймала тебя, когда ты пересчитывал мои таблетки, чтобы убедиться, что я принимаю их, как и полагается. И я знаю, что все это было сделано ради меня, потому что ты любил меня. Но я начала связывать тебя со всеми вещами, которых хотела избежать, такими как визит к врачу и дыхательные процедуры, – она смотрит мне в глаза. – Ты стал одним из постоянных напоминаний о том, что я живу с этой болезнью. И я не знала, как с этим справиться.
Из ее глаза падает слеза, и она смахивает ее рукавом.
– Я знаю, что иногда не показывала этого, но я действительно ценила тебя. Я действительно ценю тебя. Так сильно. Это смущает меня, потому что я тоже обижена на тебя, но моя обида была связана только со мной и никак не с тобой. Я знаю, что все, что ты делал для меня, ты делал потому, что хотел для меня самого лучшего. Я знаю, что ты любил меня. То, что я сказала тебе на днях, исходило от той части меня, которой я не горжусь. И... – губы у нее дрожат, а по щекам попарно катятся слезы. – Прости, Ридж. На самом деле. За все.
Я делаю быстрый, прерывистый вдох.
Мне нужно выбраться из этого кресла.
Я встаю, иду на кухню, беру салфетку, возвращаюсь и протягиваю ей. Но я не могу сесть. Я этого не ожидал и даже не знаю, что ей ответить. Иногда я говорю ей не то, что нужно, и это расстраивает ее. Она и так уже достаточно расстроена. Я кладу руки на затылок и пару раз прохожу по гостиной. Я делаю паузу, когда чувствую, что мой телефон вибрирует. Я хватаю его.
СИДНИ: Спасибо, что дал мне знать. Будь терпелив с ней, Ридж. Я уверена, что ей потребовалось много мужества, чтобы появиться у тебя.
Я смотрю на текст Сидни и качаю головой, задаваясь вопросом, почему, черт возьми, она лучше понимает мою собственную ситуацию, чем даже я. Честно говоря, я не знаю, почему она специализируется на музыке. Ее настоящий талант – психология.
Я убираю телефон обратно в карман и смотрю на Мэгги, которая все еще сидит за столом, утирая слезы. Это должно быть тяжело для нее. Сидни права. Быть здесь и говорить все, что она только что сказала, должно быть, требует огромного мужества.
Я возвращаюсь на свое место, протягиваю руку через стол и беру ее за руку. Я держу ее обеими руками.
– Мне тоже жаль, – говорю я, сжимая ее ладонь, чтобы она почувствовала искренность в этом заявлении. – Мне следовало быть для тебя больше парнем, а не... тираном.
Мой выбор слов заставляет ее смеяться сквозь слезы. Она качает головой.
– Ты не был тираном, – говорит она. – Разве что немного авторитарным.
Я смеюсь вместе с ней. И я никогда не думал, что это случится снова после того, как уехал из ее дома в субботу утром.
Мэгги поворачивает голову в другую сторону, и я смотрю на Бриджит. Она уходит на работу, но останавливается, когда видит Мэгги в нашей гостиной, сидящую рядом со мной за столом. Она бросает быстрый взгляд на Мэгги, потом на меня. Ее глаза сужаются.
– Козел.
Она идет к входной двери, и я почти уверен, что она, скорее всего, захлопывает ее, когда уходит. Я оглядываюсь на Мэгги, а она смотрит на дверь.
– Что это было?
Я пожимаю плечами.
– Теперь она стала странно опекать Сидни. Это было... занятно.
Мэгги выгибает бровь.
– Может, тебе стоит написать Сидни и сообщить ей, что я здесь? Прежде чем это сделает Бриджит.