В мрачном кабинете, где вся мебель выполнена из темного дерева, у окна с плотно задернутыми занавесками, чтобы закатное солнце не пробивалось в помещение, стоял Филипп Карлович и сохранял молчание. Он не знал ответа на главный вопрос, который его мучал последнее время.
— Ты уверен, что сейчас самое время переписывать завещание?
Мужчина тяжело вздохнул, в очередной раз измерил комнату широкими шагами и медленно опустился на кресло перед камином рядом с сестрой.
— Я ни в чем не уверен уже относительно нашей семьи. Она рушится, Ясенька, разве ты этого сама не замечаешь. Я не узнаю собственных детей, их поступки меня шокируют, как я могу доверить людям, которых оказывается не знаю.
— Филипп, это твои дети. Которые выросли и родили своих детей. Их поступки — это их ответственность, они только должны переживать за то, чтобы их действия не вышли боком твоим внукам. Надеюсь, ради этого они воспользуются своей головой.
— Это не мои дети, Ясенька, если эти люди не научились главному у меня за столько лет: семья — это святое. Они смеют разрушать, то, что я строил…
Семья Шлоссеров трещала по швам, хотя внешне еще удавалось не подавать вида. Мужья предавали жен, братья вставляли друг другу палки в колеса, махали рукой на родителей, втаптывали в грязь амбиции своих детей, ложь была частым гостем в семье. И это пошатнуло веру Филиппа Карловича в своем решении. Он сорок лет наблюдал за своими сыновьями, принимая решение, кому же из них завещать самую дорогую вещь, что хранилась в этой семье поколениями и по мнению немногих несла одно лишь зло. Но из-за раздора Филипп Карлович был в смятении: кто станет новым владельцем главного сокровища фамилии Шлосссер?
— …кто-то должен в этой семье уже повзрослеть и взять ответственность за семейную реликвию.
Ярослава Карловна поморщилась, последние слова причинили ей физическую боль. Именно она считала, что содержимое старой пошарканной шкатулки несет самое настоящее зло. Сорок лет назад, в один из счастливых дней, когда она выходила замуж, ей подарили эту шкатулку, преподнеся в высшей степени торжественно. Эта проклятая шкатулка хранилась в ее спальни, пока дождливой ночью Ярослава Карловна не сбежала с нею из собственного дома и не попыталась выбросить в реку, надеясь похоронить так все кошмары, которые еще только должны были случиться. С того самого дня свадьбы, ее жизнь приобрела лишь темные оттенки, и постоянное ощущение страха и ужаса. Эта шкатулка проклята вместе с бриллиантом, который так бережно охраняли все предшествующие члены семьи. В конце концов проклятая шкатулка оказалась у ее брата — Филиппа, что с большим удовольствием принял сокровище, не слушая причитания сестры, которая чуть не сошла с ума от отчаяния и пережитого прошлого.
— Я не приму эту чертову шкатулку, — в сердцах выкрикнула она, одолеваемая страшными воспоминаниями.
За дверью скрипнула половица. Филипп Карлович на время замолчал, долго вслушиваясь в тишину, опасаясь, что их тайный разговор может быть кем-то подслушан.
— Ясенька, это наша память. Это наша история.
— Это наша беда. Беда, Филипп, семейная, как ты любишь говорить. Неужели ты не помнишь, сколько боли и страданий мне доставила эта вещица. Я зареклась тогда, на могиле Виктора, что никогда в жизни не возьму эту вещь в руки, никогда не взгляну на нее. Мне это дорогого стоило.
Он виновато опустил голову. В его глазах читалось усталость и безысходность. Он понимал, что это лишь предрассудки сестры, которая списала свою трагедию на спрятанное в шкатулке, за чем следует история длиной в два века. Не мудрено, что за это время можно найти тысячу совпадений и связать это с дурной славой семейной реликвии, обозвав ее проклятием.
Он взял за руку Ярославу. Кожа была холодная.
— Я тебя понял.
За дверью стояла темная фигура и внимательно слушала разговор. Неужели это правда?! Шлоссеры действительно владеют сокровищем, которое все считают глупым вымыслом и сумасшествием старшего поколения. Немыслимые могут открыться горизонты, если присвоить ее себе.