Чёрный автомат прислонил к стенке, а затем снял ремень. Вдеваю ремень в петли подсумка, с которого уже сорвали пластилиновую печать и наполнили боеприпасами, после чего надеваю изрядно потяжелевшую конструкцию обратно на пояс.
— Как куда? — удивился полковник. — На обед!
По дороге в кафе, где развернули столовую, я позвонил бабушке.
Сказал, что всё в порядке. Она отреагировала сдержанно, хотя посетовала, что зря уговорила меня идти к военным — теперь, после моего противостояния с тигром, эта идея уже не казалась ей выигрышной. Но я ответил, что сам принял это решение и ни о чём не жалею. Тут как-то побезопаснее, чем шастать по городу в одиночку.
Женщина на раздаче блюд посмотрела на меня как-то странно и недоверчиво, но выдала тарелку с тремя котлетами и пюре.
— Эй, это же он! — воскликнул некий женский голос, когда я уже пошёл к ближайшему столу.
Опять эти последствия известности…
— Дмитрий! — окликнули меня.
Поворачиваюсь в сторону раздаточной. За соседними столами сидят военные, мужчины и женщины, они тоже удивлены нештатной ситуацией.
Источником звука была та самая женщина на раздаче. Рядом с ней стоит девушка в поварской униформе.
— Да? — спрашиваю я, отрезав ложкой кусок котлеты и погрузив его в рот.
Котлеты, если быть честным, приготовлены недурственно.
— Вы же Дмитрий Верещагин, да? — спросила девушка-повар.
Ростом она около метра шестидесяти, стройная, я бы даже сказал, что спортивная, с карими глазами, маленьким прямым носом, чёрными волосами, закрытыми сеткой, а также с этаким вечно удивлённым выражением лица. Или она сейчас реально удивлена меня увидеть.
По глазам её вижу, что она меня узнала, но, видимо, ей трудно поверить, что таких как я можно просто так встретить во время зомби-апокалипсиса. Творческие личности умирают первыми, ибо не приспособлены ни к чему… За редким исключением.
— Он самый, — прикрыв глаза, кивнул я.
— Можете дать автограф? — умоляюще уставилась на меня девушка.
— Да, конечно, — ответил я и со вздохом встал из-за стола.
Вновь подхожу к раздаче и ожидающе смотрю на фанатку. Та быстро сбегала на кухню и принесла дневник с красной обложкой и чёрный маркер.
— Кому? — спросил я.
— Даше, — пискнула повар.
— Даше, от Дмитрия Верещагина, с наилучшими пожеланиями… — написал я, проговаривая слова вслух. — Котлеты — полный улёт.
В конце нарисовал сердечко.
— Спасибо большое! — счастливо заулыбалась повар Даша. — Я смотрела все ваши постановки! Ваша игра безукоризненна!
О, а вот это было очень приятно. Не за насквозь коммерческий «Бес», а за театр — нет большего признания для актёра. Кино — это работа огромной команды, а в театре — лично твоя.
— Я признателен вам за столь высокую оценку моей работы, — изобразил я полупоклон. — К сожалению, временно не выступаю.
— Будет ещё спокойное время! — уверенно произнесла Даша. — Приятного аппетита!
— Спасибо, Дарья, — улыбнулся я и пошёл обратно к столу.
Санкт-Петербург — это особый город. Здесь театр на равных конкурирует с футболом.
Сажусь за стол и начинаю, наконец-то, есть. Но не успел скушать и половины пюрешки, как вновь подошла Дарья.
— Мы совсем забыли, — произнесла она. — Положено сигареты выдавать как табачное довольствие. Но сигарет не осталось, поэтому только сигары, вот.
Она положила на стол упаковку «Монтекристо Эспешл». Мир решительно сошёл с ума. Пятьдесят штук рублей за упаковку — я покупал такие на день рождения своего менеджера. Он очень их хвалил. И я до сих пор считаю, что курить такие сигары — это беситься с жиру.
— И много у вас этого добра? — поинтересовался я, подвигая упаковку к себе.
Двадцать пять сигар, в деревянной коробке. И они выдают их упаковками, мать их жена Рокфеллера…
— Да, КамАЗ целый отгрузили, — ответила Даша. — На складе нашли, говорят, пока южная окраина города ещё была нашей… Бросать было жалко, поэтому вывезли всё, что там было.
— Ясно, — вздохнул я. — Чтобы тебе веселее жилось: вот за такую коробку, ещё четыре дня назад, Даша, пришлось бы отдать пятьдесят тысяч рублей.
Вновь я сумел вызвать её удивление.
— Сколько?! — воскликнула она.
Окружающие люди и так без стеснения слушали наш разговор, поэтому её восклицание не вызвало никакой реакции. Но, как я заметил, мои слова вызвали нешуточное удивление вообще у всех.
— Вот за это? — она ткнула пальцем в упаковку сигар. — Их же курить невозможно!
— Уметь надо, — усмехнулся я, посмотрев на тлеющую сигару в пепельнице.