– Я постараюсь ему в этом помочь, – улыбнулась Мелия. – Не волнуйся, я подойду к тебе сама.
С этими словами она воспарила в воздух и села, сложив ноги, в нескольких футах от Орсита.
– Это она для вас, – фыркнул Фолкен.
Лирит придвинулась ближе – на лице ее читался нескрываемый восторг.
– Прости меня, Орсит, но как это у тебя получается?
– Что ты имеешь в виду, моя красавица?
– То, как ты паришь в воздухе.
В ответ старец пожал плечами:
– Боюсь, что я и сам толком не понимаю, как это происходит. Просто сижу, как умею, и пытаюсь ни о чем не думать. А потом замечаю, что пол, оказывается, уже где-то внизу, подо мной.
Лирит улыбнулась и кивнула, словно поняла, что он имеет в виду. А вот Дарж нахмурил брови, да так, что лоб ему пропахала глубокая складка.
– А где нам прикажете сидеть? – недовольно буркнул он.
– О, где угодно, мой серьезный друг, где угодно, – и старец улыбнулся.
– Но здесь же сидеть негде, – настаивал рыцарь.
– Странно, странно. – Орсит удивленно склонил голову. – Мне почему-то казалось, что здесь можно сидеть везде.
Эйрин рассмеялась и, скрестив ноги, уселась на пол.
– Правильно сделала, моя милая, – произнес Орсит. – Кстати, какие выразительные у тебя глаза. Тебе не доводилось видеть голубые жемчужины из императорского дворца? Их в мире не больше десятка. Но по сравнению с твоими глазами они лишь тусклая галька. Стоит императору тебя увидеть, как он в гневе вышвырнет жемчужины в окно.
У Эйрин перехватило дыхание. Она почувствовала, как Лирит села с ней рядом и сжала ей руку. Их примеру последовал Фолкен и, наконец, Дарж. При этом у эмбарца предательски хрустнули колени.
– Орсит, – тем временем продолжала Мелия, – сколь о многом нам надо с тобой поговорить! Я ведь не видела тебя целую вечность!
– Полагаю, тогда моя борода была заметно короче и не такая седая, – пошутил старец.
По лицу Мелии промелькнула печальная тень:
– Да, Орсит, ты прав. Но о прожитых годах мы поговорим с тобою позднее. Сейчас же ты должен поведать мне все, что знаешь, о бедном Ондо.
Веселости на лице старца как не бывало, ее место заняла искренняя озабоченность:
– Боюсь, у меня займет не так уж много времени, чтобы поведать тебе все, что мы узнали. Обычно Манду предпочитает держаться особняком от всех раздоров и склок между другими богами, но даже он на сей раз оказался втянутым в то, что произошло. Я обычно посылал в город моего доброго Ландуса – того, что привел тебя ко мне – с поручением быть там моими ушами и глазами. Но он узнал лишь то, что я без того уже слышал собственным сердцем и что, без сомнения, уже слышала ты. Крики богов, перебивающих друг друга, и ссоры их последователей.
– Да, я их слышала, – кивнула Мелия. – Они громче, чем рокот моря.
– Как мне представляется, каждый храм обвинил остальных в заговорах и интригах, – продолжал Орсит. – Что, в общем-то, недалеко от истины. В конце концов, это Таррас. И тем не менее, несмотря на все их козни, в злостном преступлении невозможно заподозрить ни один из храмов. Кстати, не один только Ондо потерян для нас. Убиты еще семь жрецов и жриц из других храмов. И главное, как я ни бьюсь, я не вижу в этих злодеяниях какой бы то ни было закономерности. Такое впечатление, что жертвы убийств выбраны наугад.
– Орсит, не сочти мой вопрос оскорбительным, – вмешался Фолкен, – но разве раньше храмы не пытались строить друг другу пакости?
– Пытались. И хотя Манду редко принимал участие в этих склоках, боги большие любители выяснять отношения, создавать союзы, перетягивать на свою сторону сочувствующих, а затем предавать их, и все для того, чтобы укрепить свои позиции и увеличить число последователей. Я опасаюсь, как бы некоторые храмы – из тех, что не отличаются добродетелью – не прибегли при случае к запрещенным приемам. Кровь жрецов льется не в первый раз. Но никогда, за всю двухтысячелетнюю историю Тарраса, убийства не происходили столь часто. Бога больше нет.
Мелия сжала кулачки.
– Но что по этому поводу предпринимает Этерион?
– Как ни печально, почти ничего, – отвечал Орсит, – разве что вечно спорит и швыряет в разные стороны обвинения.
– Этерион? – переспросила Эйрин. – А это еще кто?
– Это ассамблея храмов Тарраса, – пояснил Фолкен. – То место, где собираются жрецы, чтобы обсудить наболевшие вопросы. Или же повыяснять отношения, что случается гораздо чаще. Надеюсь, ты обратила внимание по дороге сюда на самый большой купол? Это и есть и Этерион.
– Я теперь редко покидаю стены храма, – произнес Орсит. – Но три дня назад посетил Этерион, когда там собралась последняя ассамблея. Однако никакого решения так и не было принято. Наоборот, жрецы принялись поливать друг друга грязью. Казалось, они пришли туда специально для того, чтобы обрушить друг на друга самые несуразные обвинения – мол, заговор этот дело рук конкурентов, вознамерившихся переманить на свою сторону новых верующих и возвыситься над другими культами.
Дарж презрительно фыркнул:
– Ваши жрецы и боги скорее похожи на детей, что ссорятся из-за игрушки.
– Ты недалек от истины, – пробормотал Фолкен.
– Но почему бы богам не объединиться, вместо того чтобы поливать друг друга грязью? – продолжал Дарж. – Вместе они бы гораздо скорее вывели преступника на чистую воду.
– Разумный вопрос, о смелый воин, – согласился Орсит. – Но я сомневаюсь, что ответ на него придется тебе по душе. Видишь ли, за всеми этими взаимными обвинениями и упреками я почувствовал нечто такое, что было гораздо сильнее и глубже всего остального. И это нечто – страх. Я ощущал его в каждом, кто там присутствовал.
Лирит кивнула:
– Понимаю. Ведь тот, кому хватило смелости убить бога, не остановится перед новыми убийствами.
И тогда Эйрин все поняла.
– Остальные боги опасаются, что если они начнут искать убийцу, то и сами могут стать его новыми жертвами. И если боятся боги, то что же говорить о жрецах.
Орсит кивнул:
– В ваших словах есть доля правды, дети мои, хотя все не так-то просто. История соперничества среди богов Тарраса похожа на бурлящий океан, и простые смертные осмеливаются приблизиться разве что к кромке прибоя, в страхе, как бы их ураганом не унесло в открытое море.
Мелия закусила губу.
– Даже для нас, бессмертных, порой бывает много неясного. Я надеялась, что члены Этериона сумеют договориться и совместными усилиями схватят убийцу Ондо. Однако сердце подсказывает мне, что этого не произойдет.
– Он кому-то перешел дорогу? – поинтересовался Фолкен.
– О, Ондо настроил против себя не одного бога, – пояснил Орсит. – Он не самый могущественный из них, всего лишь покровитель гильдии золотых дел мастеров. А это значит, что в его руках все производство ювелирных украшений в Таррасе. А многие из богов питают к золоту слабость, любят украшать им как жрецов, так и храмы.
Фолкен многозначительно почесал подбородок. Но даже если сказанное Орситом и показалось ему немаловажным, он не подал виду.
– Что ж, – сказала Мелия, сверкнув глазами. – Уж если Этерион не способен ничего предпринять, я буду вынуждена обратиться за помощью к иным силам. Я попрошу аудиенции у самого императора.
В ответ Орсит лишь печально покачал головой:
– Увидишь, моя дорогая, он тебе ответит отказом. Даже тебе. Скорбя по Ондо, император запер ворота дворца и никого не желает видеть.
– Скорее он прячет за ними какую-то тайну, – буркнул себе под нос Фолкен. – Готов поспорить, что император забился под одеяло и трясется там от страха, гадая, что же произойдет дальше. Эфезианцы никогда не отличались мужеством.
– Увы, похоже, что трусость была присуща им всем до единого, – согласился Орсит. – Всем девятнадцати.