Семилетие — один из самых важных дней в жизни любого из жителей Темного королевства. Это первый рубеж, после которого либо открывается дар магии, а с ним и величественный путь славы, власти и богатства, либо… не открывается, и человек до конца дней остается где-то на обочине жизни, даже если у него куча титулов и огромное наследство. Как правило, у таких несчастных ни титул, ни богатство не задерживаются.
Справедливости ради надо признать, что существовало еще два пути к власти, славе и состоянию — великий ум и божественная красота. Но это еще более редкие дары, и для их созревания нужно немалое время. И у этих даров есть еще огромные недостатки: красота скоротечна, а ум уязвим и легко превращается в заумь.
Потому в семь лет каждый ребенок с особым трепетом ждет чуда — первого проявления магического дара. Ну, и подарков, конечно, которые должны скрасить горе, если дар так и не проявится.
С магией у меня с утра ничего не получалось, потому я, тщательно скрывая разочарование и слезы, развила бурную деятельность по розыску подарков.
Еще накануне старый мажордом Бонифер признался, что мой отец велел предупредить меня: на семилетие я получу от Королевского лесничего сюрприз. Впервые в жизни. Потому мы с Конни, с утра разгромив мою комнату, библиотеку и чердак в поисках подарка, облазив с той же целью камины и оставшись с пустыми руками, решили посмотреть за пределами дома. Может быть, подарок спрятан в кустах или в конюшне?
Именно из конюшни я и выскочила на шум во дворе как была, — в пыли, земле и саже на платье, в паутине и соломе на растрепанной голове, — а вовсе не из-за привычки ходить чучелом с утра до вечера!
А в этот момент у крыльца особняка из кареты выходила, опираясь на руку незнакомого, показавшегося мне огромным мужчины эффектная дама в облаке белых шелков и кружев, в сверкающих на солнце драгоценностях, с длиннющей полупрозрачной фатой, прикрепленной к высокой белокурой прическе.
Она была похожа на фею, если бы не уродливо кривившийся рот. Недовольство гостьи вызвала фата, зацепившаяся за что-то в карете. Мужчина пытался ее отцепить, одновременно поддерживая под руку прекрасную леди.
— Никакая она не фея, а самая настоящая фифа, — пробурчал Конни, и я поняла, что мой рыцарь только что про себя восторгался какой-то незнакомой теткой! Как же я разозлилась в тот миг!
Увидев нас с Конни, который выглядел еще чумазей и оборванней, чем я, благородная наследница Виннеров, дама взвизгнула:
— Кто это? Нечисть? Как эти грязные нищие оборванцы посмели явиться мне на глаза?!
Я задохнулась от возмущения.
Тут рука фифы соскользнула, нога подвернулась. Одновременно раздался треск ткани и… хотела бы я сказать «грохот падения», но незнакомец умудрился подхватить женщину, не дав ей упасть на пыльную брусчатку двора. Обошлось перепачканным платьем, потерявшим сияющую белизну, и порванной фатой.
— А-а-а! Мое платье! — заорала дама. — Это все из-за них, Энди! Выпороть и прогнать!
Вырвав руку из ладони приятеля, я шагнула вперед, распрямила спину до хруста и задрала голову:
— Я не нечисть! И не нищая! Я — виконтесса Виннер, дочь Королевского лесничего. А это — мой друг Конни. А вы кто такая, сударыня, что явились в мой дом и орете тут?
Кто-то испуганно охнул. Лакей, застывший у парадной двери, покачнулся и прикрыл ладонью глаза. А через двор со стороны сада во весь дух бежала моя нянька Грета в сопровождении двух горничных.
— Простите, господин! — еще издалека начала кричать Грета. — Простите ради Всеблагих! Не успели мы найти ее и запереть. С утра искали! Простите! Ради Семилетия… праздник у дитяти сегодня. Не губите!
Подбежав ближе, она бухнулась на колени перед застывшей парочкой — фифой, уже пришедшей в себя и брезгливо поджавшей кроваво-красные губы, и мужчиной, повернувшимся, наконец, к нам лицом.
Жизнь приучила меня соображать быстро с малых лет, и я мгновенно догадалась, у какого господина моя бывшая кормилица может так униженно вымаливать прощение, перед кем оправдываться, кого должна была найти и запереть.
Вот значит, каков ты, Королевский лесничий, виконт Бариэндор Виннер. «Энди»… подумать только!
Глава 5
Был он могуч как медведь, с мощным загривком, прикрытым густыми каштановыми волосами. Я определенно не в него уродилась лицом и фигурой. Хотя насчет отцовского лица трудно сказать наверняка, поскольку за густой бородой его просматривалось мало. Но выдающийся нос с горбинкой я точно не унаследовала. И глаза — провалившиеся, темные, как перестоявший черный чай, — совсем не мои.