Это летний день, и скоро завечереет.
Плохой асфальт тротуара, взрытый с исподу корнями разросшихся пирамидальных тополей. Сторона улицы теневая. Чуть-чуть смеркается.
Посередине улицы чернеет траншея.
Он по-прежнему сидит в той же позе.
И он может всегда перегородить мне дорогу.
Так вот.
Я взволнован.
Мне трудно представить, как я подхожу, представляюсь и прошу рассказать о военном прошлом. Ведь он воевал. Кончил войну молодым офицером. В школе на каком-то стенде мутнело под плексигласом с процарапанными усами его туманное молодое фото, переснятое с документа.
Меня всегда останавливало даже в мыслях то, что я не мог себе представить, как он на меня посмотрит.
Еще одного укола к тем, так давно прошившим меня, я бы присовокупить не смог.
ТРИ ВОЕННЫЕ ИСТОРИИ
(по некоторым не зависящим от меня причинам я не могу указать пересказавшего их, но за дословность ручаюсь, правда, не могу представить, каким голосом он это рассказывал)
1
Мы сидим в Сиваше – воды по самое это нежное место. На островке вырыли мокрые окопы. Затишье. Целый месяц сходили с ума от безделья. Я заточил саперную лопатку. Немецкую, конечно. Наша сталь против их – дерьмо. Я ей брился. Так вот, когда за долгое время попал в баню, так завшивел, что выбрился весь ею – с головы до ног. Лопаткой. Человек тоже иногда становится мраморным.
Я был в огнеметной роте. Такая клизма с рюкзаком – дает узкую струю огня. Как гигантское жало. В первый бой жахнул в немецкий блиндаж. Потом подхожу, а они там двое, розовые, запеклись как поросята. Лежат обнявшись. Я ранец снял, сижу – плачу. "Ты что, в первый раз на передовой, что ли?" – спрашивают. "Нет, но я людей жарить не могу".
Никогда не брал ничего. Ни перстня матери не привез, ни часов для себя, ни там самой ерунды – автоматической ручки или портсигара. Кто что возьмет, так сразу и укокошит.
И вообще мне жаль, что я это не услышал своими ушами.
Но, испытав приступ сожаления, понимаю, что мне жаль не его, не его речь и голос, а мою напрасную жалость, не имеющую здравого объяснения.
И он – лишь несуществующий пособник этого сожаления, заливающего все.
Ведь разве я не всем пожертвовал ради того, что всего лишь вообразил?
Нет ответа.