Одним прыжком он спешился, подошёл к женщине. Та смотрела на него спокойно, без гнева и страха.
— Здравствуй, Василиса Микулишна.
— Здравствуй и ты, Ставр Гордятинич.
— Батюшка твой гостить собрался?
— В Новый Торг за житом. Я с ним просилась — не взял.
— Город хотела посмотреть?
— Да. — Она отвернулась, глядя вслед обозу. Ставр видел тень улыбки на её щеке. — Отец мне сказал, что бабье дело дома сидеть, за домом глядеть.
— А ты не согласна?
— Нет.
— Что ж, в монастырь-то больше неохота?
Василиса быстро обернулась:
— В монастырь-то всегда успеется.
— Успеется, — с облегчением согласился Ставр. Давно ему не было так легко и светло. — У тебя вся жизнь впереди. И не горюй, что батюшка в Новый Торг не взял. Авось ещё Киев увидишь.
— С тобой, что ли, боярин?
— А хоть бы и со мной. Я ведь и в Киеве бывал, и в Переяславле-Русском, и в Половецкую Степь ходил с князем Мстиславом. И ещё пойду.
— Ой, Ставр Гордятич, не далеко ли заглядываешь? Не ощипав лебеди, уж кушаешь!
— А отчего не заглянуть? Я когда ещё тебе сказал, что люба ты мне. Давно люба. Не ведаю только, надеяться мне или нет? И когда сватов засылать.
— Погоди свататься, боярин, — построжела Василиса. — Вдова я, и вдовий срок мой не кончен.
— Так я подожду. Хошь — до Святок, хошь до Масленой.
— Вот когда придут Святки, тогда и поглядим. А пока — прощай, боярин.
Василиса поклонилась, прижимая руки к груди, и пошла на двор. Но Ставр удержал её:
— Погоди. Негоже тебе во вдовьем все дни ходить. Прими.
Он достал, развернув перед женщиной, шитый цветами боярский персевой плат. Раскрыл, показывая шитье, и вложил в беспомощные руки.
— Нравится?
Василиса смотрела на плат.
— Не по чину мне такое носить, — только и вымолвила в ответ.
— Боярыней моей станешь — с жемчужной кикой носить будешь. К Масленице поженимся.
Она ахнула, но не сказала ни слова и ушла в дом, неся плат перед собою.
6
А на Полотняный Спас пришлось Ставру уехать в свою вотчину. Четыре села с выселками, ловищами и угодьями достались ему от отца по берегам Меты да ещё две деревеньки с погостом на берегу Ильменя — от покойницы жены. На селе завершался сбор урожая, осталось лишь убрать льны и огородную овощь, и требовался боярский глаз, чтобы собранное без потерь и краж перевезли в закрома.
Весь день до вечера Ставр скакал по полям, глядя, как смерды пашут и сеют озимые, как отвозят на двор последние снопы и урочную дань. Разбирал тяжбы, накопившиеся за год. Кого простил, кому назначил новый урок. Потом обходил клети и подклети вместе с тиуном, считал и пересчитывал добро. Через несколько дней, убедившись, что дела идут, поспешил в женины деревни — смотрел, что дать в приданое за Ульяницей. Здесь всё началось сначала, разве что смерды одной из деревушек ещё весной писали ему грамотку, жалуясь на самоуправство тиуна. Худой, мол, человек и обирает безмерно. Просили заменить другим, а иначе все перейдут под руку Ставрова соседа. Когда боярин прискакал, смерды сперва опять начали жаловаться, и Ставр пообещал им приструнить тиуна.
Тот перепугался не на шутку — Ставр Гордятич хозяином был строгим и спуску не давал никому. Он ужом юлил около господина и уговорил-таки его остаться ночевать в надежде, что вечерком, потчуя вишнёвым мёдом с пирогами, сумеет улестить боярина.
Ставр остался. Приказал истопить баню, после которой, усталый, сытый, сидел в терему и озирал горницу. Сельцо это, Озёрное, было любимым местом, куда наезжала летом покойница-жена. После её смерти Ставр почти не бывал тут — за пять лет второй раз, да однажды проезжал мимо с княжьей охотой. Терем пришёл в запустение, стоял нежилой и неуютный. Даже спешно расстеленные повсюду тканые половики и скатерти не выселили дух нежитья, а полы скрипели так, словно их клали ещё при княгине Ольге. Мимодумно листая Псалтирь, единственную найденную книгу, Ставр думал, что, пожалуй, отдаст Озёрное вместе с теремом за Ульяницей. Милене останутся выселки по левому берегу Меты. Прежде он думал, что разделит угодья пополам между двумя дочерьми, оставив себе только одну деревеньку, — как-никак покамест на княжьей службе, а она тоже кормит. Но после встречи у калитки всё чаще думал, что этого мало. Ещё вся жизнь впереди — молодая жена, дети...
Стук в дверь прервал мысли. Вошёл холоп, низко поклонился:
— Господине, тут до тебя гонец.