— Что уставились? — нелюбезно начал Ярославец. — Небось уже с Мономахом гонцами переслались — мол, приходи и бери голыми руками? А? А не то и вовсе отбежать от меня вздумали?
— Княже, — старый Василий Гостяныч, служивший ещё Святополку, поднялся с места, — тебя мы не бросим, тебе людей давали. А только не дело это — со всей Русской землёй ратиться. Промысли — ныне Владимир Мономах великий князь. Все за него стоят — и черниговские князья, и червенские. Негоже нам против них встать. Как бы хуже не было.
Остальные бояре нестройными голосами поддержали Гостяныча.
— Велите Мономаху сдаться? Под руку его идти? Я сын великого князя! Мне не к лицу под чужой рукой ходить! Под его руку встану — чести лишусь.
— А супротив — и самой жизни, — проворчал Василий Гостяныч.
— Ты это чего? — Ярославец аж зашипел. — Крамолу на меня куёшь? Князю своему угрожаешь?
— Послушай, княже...
— Слушать ничего не хочу! — рявкнул князь. — Пошли вон! Не слуги вы мне, а предатели и лихоимцы! Вон!
Василий Гостяныч встал первым. Лицо его было белым, взгляд нарочито спокоен, словно он давно уже принял решение и сейчас только укрепился в нём. Медленно отвесил поклон и направился к выходу. Вслед за ним ушло ещё двое бояр, но остальные остались сидеть, словно примёрзли к лавкам. И сидели ещё после того, как, стихнув после новой вспышки гнева, Ярославец ушёл к себе.
Но делать было нечего, и на другой день он послал-таки гонца в стан Мономаха. Владимир Всеволодович с радостью выслушал посланца волынского князя. Он был уверен, что сила переломит силу. Точно так же в прошлом году заратился было Глеб Минский — но стоило ему увидеть, как садится на землю ждать конца осады киевский князь, дрогнуло сердце и пришёл сдаваться. А ведь тогда стоило Всеславьичу кликнуть на подмогу братьев — и быть беде. Увязла бы Русь в усобице, а её, обескровленную, половцы и ляхи захватили бы в два счета.
Гордый встречал Мономах Ярославца Святополчича в своём стане. Тот прибыл с младшим сыном Юрием, четырёхлетним внуком Мстислава Владимирича, которого привёз на коне его пестун, боярин Гаврила.
Вместе с Мономахом волынского князя принимали Давид Ольгович, юноша, едва перешагнувший своё двадцатилетие, и братья Ростиславичи. Василько стоял в стороне, уставясь вдаль пустым лицом, а Володарь замер подле него, прожигая Ярославца тяжёлыми взглядами. Для Ростиславичей Владимир-Волынский был городом, где сидел их враг, где в плену мучился Василько. Святополк Изяславич был косвенно виновен в его ослеплении, и нелюбовь к великому князю Ростиславичи перенесли на его сына.
— Здравствуй, Ярослав Святополчич, — заулыбался Мономах, когда тот спешился. — Радостно мне зреть тебя и сознавать, что готов ты свару прекратить и снова жить со всеми в мире.
Он обнял Ярославца, но тот словно окаменел. На душе было пусто и холодно.
Вместе прошли в терем, где расселись на лавках. Улыбаясь, Мономах заговорил о братской любви, вспомнил отца его, Святополка, как вместе ходили они на половцев, как жили по заветам отцов и, как могли, крепили Русскую землю. В те годы он, Мономах, ходил в Святополковой руке, слушался киевского князя, а ежели и советовал, то от любви к брату и желания приумножить славу Руси. И Святополк всегда советам следовал.
— Был тогда отец твой нам всем заместо отца и старшего брата, — вспоминал Мономах. — Ныне я — великий князь, и всякий русский князь должен меня слушаться. Ты же не просто князь, но и родич мне. Твоя жена — моя внука, вы мне правнука родили. И негоже, чтобы невинные дети отвечали за грехи отцов. Нешто враги мы детям своим? Нешто желаем, чтобы скитались они без пристанища? Звери дикие и то о чадах своих заботятся, а мы, люди, разве хуже? На что нам Господь дал разум, как не на то, чтобы отличали добро от зла и добро преумножали, а от зла бежали?..
Долго и красно говорил Мономах, радуясь покаянному виду Ярославца и торжествуя. Потом, румяный от удовольствия, выслушал скупые, сухие слова о замирении.
— С отцом твоим мы были дружны, — сказал он наконец. — И ты того не забывай. Дарую тебе мир. Живи в земле своей, а как позову — приходи. Да не чини ссор и не строй козней братии своей — и будешь обласкан и принят всеми. Жену свою люби и живи с нею в мире. И да подарит вам Господь ещё сынов и дочерей.