Шаги, раздавшиеся в сенях, сразу дали иное направление мыслям молодого студента. Он вскочил и, уже предчувствуя опасность, заслонил собой девушку.
Несколько рослых пруссаков вошли в комнату.
— Берите его! — отдал короткое приказание прусский лейтенант, указывая пальцем на Стася.
Тот выхватил револьвер. Но уже было поздно — четыре дюжих пехотинца навалились на него и скрутили ему руки за спиной.
Зоя рванулась было за ним.
— Стась! Желанный! Милый!
Но его уже повели из белого домика туда, в чащу тенистого сада.
Вместо него пред девушкой, точно из-под земли, вырос Карл. Его глаза, округлившиеся, как у птицы, горели нездоровым огнем. Все лицо было сведено судорогой; синие губы скривлены гримасой торжества злорадства. Вдруг он, наклоняясь низко-низко к лицу девушки и до боли сжимая её плечи трясущимися руками, зашипел:
— Ага! Боишься?.. Струсила, когда наступил час расплаты?.. Ага! Ну, что ж, так и надо было ожидать… Целоваться и обниматься умели, а как пришла пора умирать, небось…
Он не договорил. Прусский лейтенант без церемонии взял его за плечи и, толкнув вперед, отшвырнул от себя так сильно, что Карл, пролетев несколько шагов, больно ударился о стену головой.
Теперь уже не он, а пруссак нагибался к Зое и шептал ей, безбожно коверкая русские слова и дыша ей в лицо запахом сигар и винного перегара:
— О, что за идиот — этот мозгляк! Он, кажется, испугал вас, моя красотка? О, какой свинья! Разве так надо обращаться с молодыми девушками? Им нужны ласки и поцелуйчик, а не грубые слова!
Пьяный пруссак изловчился и, не обращая внимания на присутствие солдат и отчаянные вопли старухи Карповской, бившейся в их руках, облапил Зою и потащил ее в соседнюю комнату.
Старая мать рванулась за ними, но один из солдат бесцеремонно ударил ее прикладом в голову, и ошеломленная ударом старуха, потеряв сознание, медленно стала опускаться на пол.
Карл видел все это из своего угла, видел и слышал все, что происходило вслед за этим, слышал ружейный залп, прогремевший в саду, слышал вопли Зои, призывающие на помощь. И тот отчаянный вопль, в котором не осталось ничего человеческого, огласил белый домик.
Карл слушал напряженно. Слышал все и потом долго хохотал диким, неестественным смехом.