Если бы только он не полез в заварушку тогда в трактире! Бородатый пекарь Орич успел бы напасть на колдуна до прихода жреца, и все было бы по-другому… Наверняка они все равно погибли бы. Но не так.
Если бы…
Мужчина подошел к нему; даже если бы чары сейчас исчезли — вряд ли Карел нашел бы в себе силы пошевелиться. Он глубоко вдохнул, прощаясь с жизнью.
— Этого пока оставь, Ричард, — вмешался вдруг Джанбер, придержав уже занесенную руку. — Четверых покойников и лошадей голему будет достаточно. Один пригодится нам живым: есть кое-какая задумка…
— Надеюсь, из-за нее нам не придется торчать тут лишние три дня, — ворчливо сказал убийца, опуская кинжал. — Пусть ты хорош в деле; но ты зарываешься, Джанбер. Лемен и Ядвига тебе этого просто так не спустят…
Карел успел увидеть, как из дома вышли еще двое: обритый налысо здоровяк и седоволосая женщина, оба в черном с золотом плащах. Потом горло обхватила невидимая удавка, грудь обожгло огнем — и он потерял сознание.
Очнулся Карел в непроглядной темноте, прохладной и сырой. Действие чар закончилось, но двинуться он едва мог: запястья и лодыжки крепко стягивала веревка, пропущенная через скобу в стене.
Крохотный погреб охотничьего домика — вряд ли это место могло оказаться чем-то иным — был пуст: ни снеди, ни вездесущих мышей. Ни дня, ни ночи, ни пути к спасению…
Карел облизнул пересохшие губы. Картина жуткой смерти Горста по-прежнему стояла у него перед глазами, но сейчас он завидовал сержанту. Все же тот умер быстро, а что ждало его, кроме мучений и бесконечного ужаса?
Чумными големами родители пугали непослушных детей, проповедники — неблагочестивых адептов. В прежние времена верили, что големы — земляные ящеры из глины и камня, ни живые, ни мертвые — родились из сожженных пальцев Темного бога, когда тот пытался украсть с небосвода Солнце и потерпел неудачу; они пожирали чужую плоть, чтобы обрести собственную и вместе с ней — невообразимое могущество.
Големы росли медленно, потому до чумы их особо и не боялись; а, может, и сами големы тогда были другими, слабыми и мелкими.
Но во время черного мора живые не успевали хоронить мертвых, как подобает — оттого пищи отпрыскам Темного стало, сколько угодно. Подросшие големы задирали скотину, нападали на людей и становились все сильнее. Болезнь несла смерть, а чудовища — которых теперь называли не иначе, чем чумными големами — воплощали собой ее ужас; все то, что простому человеку чуждо и отвратительно, перед чем он беспомощен и беззащитен, непостижимое его уму.
За пять лет после того, как мор отступил, колдуны на службе короля истребили почти всех големов: уцелевшие чудовища попрятались в глухих местах и впали в спячку. Все, да не все…
Обычный чародей мог только убить тварь, но чернокнижники — иное дело: считалось, что те могут подчинить голема и поставить себе на службу.
Возможно, подумал Карел, тварь уже тут, притаилась совсем рядом?
Карел никогда не видел чумного голема — но воображение услужливо рисовало картинки, и чем дольше он лежал в тишине и в темноте, тем они делались жутче. В полубреду ему мерещился шлепающий топот лап по земляному полу, зловонное дыхание и склизкий тонкий язык, тянущийся к нему, едва не касающийся кожи…
Иногда над головой раздавались шаги, приглушенные голоса, и в такие мгновения Карел готов был разрыдаться от облегчения и взмолиться о пощаде. Уже не гордость — лишь память о выкаченных глазах сержанта Горста, о том, как жадно моховое покрывало впитывало алую кровь, останавливало его. Он не мог, не смел утратить честь и сдаться!
Невероятным усилием воли Карел заставлял себя шевелить немеющими кистями в попытках ослабить веревку. Кожа на запястьях давно истерлась в кровь, когда узел стал как будто чуть поддаваться. Но все старания пропали втуне: наверху заскрипели половицы, громыхнула крышка погреба — и по глазам ударил мучительно яркий свет.
Карел зажмурился, а когда он вновь открыл глаза, крышка была уже закрыта. Джанбер с масляной лампой в руках стоял рядом с ним, беспомощно распластанным на полу.
— Ты меня слышишь? — зачем-то спросил колдун.
Карел сделал вид, что оглох. Слюны в пересохшем рту не было, так что он прокусил себе губу и, когда колдун наклонился — плюнул кровью ему в лицо. Попал. Но Джанбер лишь невозмутимо утерся рукавом.
— Ты зол: это хорошо. — Колдун снова наклонился к нему. — Это значит, ты сумеешь сделать то, что нужно. Слушай внимательно, Карел Келм, и не ошибись в выборе. Твои товарищи мертвы, но ты жив. Ты сможешь отомстить.