Того швырнуло на землю.
— Салебский ублюдок! — выкрикнула колдунья. — Ты помешался?!
Уцелевшей рукой Джанбер бросил ей в глаза горсть земли и мха и выиграл мгновение, чтобы вновь подняться на ноги. Следующая вспышка устремилась к нему — но отскочила назад, словно мяч для игры в руф, и ударила женщину в лицо. С нечеловеческом криком она рухнула наземь и больше не шевелилось.
Гул прекратился, свет над ямой потускнел и снова стал голубоватым.
Джанбер, держась за плечо, тяжело осел на землю. Карел перезарядил самострел и прицелился.
— Попробуешь напасть на меня или сбежать — и я убью тебя, — сказал Джанбер. Голос его чуть дрожал от сдерживаемой боли, но вряд ли колдун блефовал: расправиться с Ядвигой рана ему не помешала. И пусть трое убитых внушали Карелу лишь ужас — то, с каким равнодушием колдун расправился с бывшими соратниками, вызывало отвращение.
— Ты все равно меня убьешь, — сказал Карел. — Так какая разница?
— Ошибаешься: я помню добро. — Джанбер вряд ли мог видеть его за деревьями, но смотрел в точности на него. — Жизнь в обмен на помощь, Карел. Мне казалось, мы договорились.
Карел посмотрел на стрелу, торчащую из черепа Ричарда. Одному негодяю он отомстил — но, думая об этом, не чувствовал ни облегчения, ни удовлетворения. Вообще ничего не чувствовал.
— Если же ты вдруг сумеешь убить меня первым, — продолжил Джанбер, — голем обретет свободу, а сейчас он гораздо сильнее, чем раньше. Так что не глупи.
Колдун врал. Или не врал. Проверить не было никакой возможности.
— Не думай, что я верю тебе, — сказал Карел, опуская оружие. — Но я хочу знать, что происходит. Почему погиб Горст и остальные. Ради чего все эти смерти. Помощь в обмен на правду: как насчет такого, колдун?
— У меня выбор немногим больше, чем у тебя, — сказал Джанбер. — Можешь войти в круг: сейчас ритуал остановлен.
Вблизи рана колдуна выглядела хуже, чем издали: в его плечо и грудь под ключицей будто воткнули полдюжины раскаленный ножей; из-за ожогов кровь из нескольких глубоких ран сочилась слабо — и все же ее было много. Карел разрезал плащ лысого чернокнижника на полосы и наложил повязку.
— Что дальше? — спросил он.
Джанбер жестом показал, куда оттащить тела, и велел подправить в кругу пару камней.
— Хорошо, этого достаточно. — Результат его удовлетворил, хотя Карел не видел особой разницы. — Теперь сходи к дому и найди мою седельную сумку: в ней небольшая тыквенная бутыль. Принеси ее сюда.
— Снадобье из печенки простофиль, с которыми ты «договорился» еще раньше? — полюбопытствовал Карел.
— Ром. — Джанбер откинулся на спину. Вид у него был измученный: от вельможного лоска не осталось и следа. — Другого лекарства у меня нет.
Когда Карел, спустя некоторое время, вернулся — он так и лежал, раскинувшись на земле, почти неотличимый от мертвецов. Но после полудюжины глотков рома на лицо его вернулась краска.
— Выпей и ты, — сказал Джанбер, здоровой рукой протягивая Карелу бутыль. — День у тебя выдался паршивый. И дальше будет не лучше.
Карел сделал глоток. От крепости с непривычки перехватило дыхание; да и вкус был, как будто навоза намешали.
— Не нравится? — сказал Джанбер со смешком. — Правда тебе тоже не понравится… По вине короля Эймеса убили мою сестру. Он отдал ее своим людям в награду — как бросил собакам кость. Тем ублюдкам было интересно — какого это, с чужеземкой из благородной семьи… Они пустили ее по кругу, а затем, испугавшись последствий, убили. За это я собираюсь прикончить Эймеса и всех его верных псов. Ты верен королю Эймесу, Карел? Королю, который сделал тебя наживкой и насадил на крючок, словно кусок мяса?
— У тебя была сестра? — спросил Карел. Ему было неприятно вспоминать о короле — почти столь же, сколь смотреть на святящуюся яму и думать о том, что он мог лежать на ее дне вместе с остальными.
— Была. — Голос Джанбера дрогнул. — У меня была семья и родина, но король Эймес, тогда еще совсем юнец, вдруг нарушил пакт и захватил вольный порт Салеб: якобы, мы давали приют пиратам… О силе крови моей семьи было известно, так что за нами пришли в первый же день. Отец отказался повиноваться и был убит, когда пытался дать захватчикам отпор. Мне было семь лет; сестре — четыре года. Нас и нашу мать захватили, погрузили на корабль и повезли ко двору в сыром, набитом крысами трюме. Дорогой мать умерла. Перед тем она наказала мне подчиниться и присягнуть Эймесу — ради сестры… Я подчинился. Изображал смирения, принял пожалованную фамилию, учился тому, что от меня требовали и верно служил королю, невзирая на ненависть, что не покидала меня ни на мгновения. Нам с сестрой не разрешали видеться: лишь раз в год мне дозволялось взглянуть на нее издали, на прогулке, чтобы я мог убедиться, что с ней хорошо обращаются. Сестра не унаследовала большого таланта и была для короля лишь гарантом моей верности, но до поры это служило ей защитой. Но к старости Эймес совсем выжил из ума. И однажды он… Я уже говорил. При дворе никто не знал, что мне стало все известно; а я ждал случая отомстить. Наконец, он представился: в Ведьминых болотах стали пропадать люди. Эймес посчитал, что это работа чумного голема, и послал нас обуздать его… Но с самого начала все пошло наперекосяк: мне велели доставить вас, голем оказался сильнее, чем я рассчитывал. А теперь еще это. — Джанбер скривился, попытавшись пошевелить раненой рукой. — Но я не отступлю. Месть за жизнь и честь одной женщины — вот и все, ради чего умер твой сержант, Карел, и все остальные. Иной причины нет.