Длинные «нордические» локоны вились ниже лопаток. Фигура Ники изящная, как ивовый прутик. Медлительные, но ловкие кошачьи движения. Но главное – нереальное сияние лучистого взгляда. Все бесподобные черты и добродетели возлюбленного Оля могла бы перечислять до бесконечности. Но сейчас перед ней стоял малознакомый мужик среднестатистической наружности, небрежно наспех одетый и явно с похмела.
«Зачем я здесь? О чём с ним вообще говорить? – с тревогой подумала Оля и с ускользающей надеждой заглянула в его лицо – Нет! Но это же он – Ники. Мой Ники! И глаза ещё лучатся, как прежде!» Она крепко обняла его, будто пыталась удержать и прижалась щекой к жёсткому щетинистому подбородку.
Потом они долго сидели под шатром гигантского клёна, пили шампанское из горла, захлёбываясь и давясь колючими пузырьками. Хохотали до коликов, вспоминая своё манящее и запретное хипповое прошлое на задворках центрального кинотеатра, который давно превратился в безликий и безвкусный торговый павильон:
– А помнишь, как Стэйси напялила в костюмерной ТЮЗа, где подрабатывала, форму капитана милиции и заявилась так в наш «Бульён-Кабак»?!
– Её тогда арестовали и чуть из института не выперли!
– Папашка помог. Он у неё «шишка» какой-то.
– А ты была, когда Зипун на Новый год вместо выпивки принёс из психушки, где отдыхал периодически, целый тазик транквилизаторов? Накопил бедолага!
– А как нас баба-Зюка со двора гоняла?!
– Подкарауливала и поливала со второго этажа из шланга!
– Её бы энергию, да в недоразвитые страны!
– Шныря мать под домашний арест посадила и всю одежду отобрала. Так он на «Сковороду» ночью в её махровом халате пришкандыбал!
– Ага, в валенках! На антресолях надыбал!
– Вспомни облавы, дружинники боролись с панкующей молодёжью. Ловили, заставляли цепи снимать и умываться…
От смеха слёзы стояли в глазах, и разноцветные пятна плыли по ресницам. Любовники одновременно впились друг в друга, как умирающие от жажды припав к источнику – в надежде на спасение. Внутри словно заработал один на двоих мощный двигатель, остановить который было уже невозможно никому на свете. На сакральном молодёжном языке это состояние называется «снесло крышу». Причём не накренило, не пробило в нескольких местах, а снесло напрочь, единым махом. Видимо, силы колоссального, срывающего крыши, торнадо несравнимо превосходили прочность ветхих построек.
Мир закружился, изогнулся, как в выпуклом зеркале, и с тихим треском лопнул тонким мыльным пузырём. ЧПОК!
Беспокойство о том, что страстная любовная оргия происходит на лавочке перед многоквартирным домом в самом центре города, иной раз выдёргивало Олю из цепких лап головокружительного наваждения. Словно в разгоревшийся до неба костёр кто-то из вредности брызгал шипящие капли чуждые огненной стихии. Но Олины руки помимо воли, как две наглые сумасбродные змеи, неудержимо ползли под одежду Ники. И как только она касалась горячего словно атласного тела, бордовая пелена застила глаза, и тогда ей было плевать на все условности и на то, что их могут застукать ни в чём не повинные обыватели. Как зверски голодному не важно сервируют ему шикарный стол или просто кинут чёрствый кусок, когда выбор встал между жизнью и смертью – не до сантиментов!
Но всё же затухающие вопли совести и страх оказаться в дурацком положении перед соседями взяли верх в сознании Ники. Взвалив «добычу» на плечи, он потащил одурманенную любовницу подальше от своего подъезда. Они продирались сквозь колючие заросли, лезли через прутья ограждений и ныряли в дырки заборов, но ежеминутно останавливались и продолжали взахлёб целоваться с таким пылким остервенением, как собака смачно грызёт кость, рыча и скаля зубы даже на хозяина.
Словно непобедимый запах крови и мяса преследовал оголтелую обезумевшую стаю. Окутывал, звал, выбивая из под ног остатки фундамента здравомыслия. Их безвозвратно уносило в иные пределы, где нет запретов и ханжеских рамок приличия. Глаза ослеплены пламенем, а в ушах клокочет дикий ритм папуасских тамтамов. И все чувства открыты и остры, как свежая рана. Там в дикой первородной страсти катаются по горячему песку, откровенно извиваясь, истекающие соком желания похотливые самки. И не видят преград своей пылкости разгорячённые, возбуждённые до ломотной натуги самцы…