— Шагом марш, — крикнул я, — вперёд!
Алундийцы на стенах по обе стороны от бреши явно были дисциплинированными, поскольку они не пускали снаряды, пока рота топала по пандусу, выводившему нас из траншей. И выстрелили, только когда мы полностью вышли на ровную площадку двадцати ярдов шириной, отделявшую осадные линии от бреши.
— Спокойно! — крикнул я, когда первые болты и арбалеты глухо ударили в нашу движущуюся крышу, и мой крик эхом повторили Офила и другие сержанты. — Держать шаг!
Глухие удары стрел и болтов, вонзавшихся в щиты, быстро стали постоянным градом, перемежаемым частым свистом огненных стрел. Алундийские лучники сразу поняли бесцельность траты огненных снарядов на эту покрытую шкурами крышу, и вскоре горящие стрелы стали отскакивать от плотной промороженной земли у нас по бокам, и некоторые отлетали даже в нас. Они наносили мало урона, поскольку стрелы теряли большую часть своей ударной силы, отскакивая от земли. А языки пламени от них на штанах или сапогах мерно марширующих солдат быстро гасли, затаптывались или заливались постоянно капающей водой со шкур на наших щитах.
Когда мы преодолели последние ярды до бреши, на нас повалились камни, и к стуку стрел и болтов добавились громовые удары падающих булыжников.
— Сомкнуться! — услышал я крик Офилы из середины колонны, а по следующим словам стало ясно, что мы понесли первые потери: «Оставь его, он мёртв! Закрывай! Держать шаг!»
Я крепче сжал руки, поскольку постоянные удары падающих камней угрожали выбить из них древко щита. Следом за мной Эймонд прошипел ругательство, когда на его щит пришёлся тяжёлый удар. Деревянный квадрат сильно надавил на его шлем, а потом Эймонд скинул обломок вдвое больше своей головы и с хрипом поднял щит обратно. По близким крикам сзади стало ясно, что другим не так повезло, но всё же вторая Рота подходила к бреши, держа строй и не сбавляя шаг. Когда по обе стороны над нами показались рваные края бреши, я приободрился оттого, что рукотворный каньон в стене оказался длиной не больше десятка ярдов. Он был завален обломками, замедлявшими нас, но я счёл, что мы пройдём его не больше чем за минуту. К несчастью наш враг снова продемонстрировал дисциплину, не пуская в ход самое сильное оружие, пока передовые отряды не зашли в проём.
Камни всё сыпались на нас, и я заметил короткую завесу вязкой жидкости, которая пролилась на передний край моего щита, и намного больше полилось на заваленную обломками землю впереди. Потом упало больше дюжины факелов, и вдруг внутренности бреши превратились в пекло. Жар пыхнул в моё незащищённое лицо, а от мгновенной завесы дыма полились слёзы и начался приступ кашля. Чувствуя всплеск того страха, который охватил меня на Поле Предателей, я подавил желание опустить забрало, и удержал щит на месте. Если позволить сейчас нашему подразделению замешкаться, то нас ждёт огненный конец. А ещё, чтобы выкрикнуть следующий приказ, мне нужен был неприкрытый рот.
— Бегом вперёд! Держаться вместе!
Это был второй элемент моего плана и, несмотря на многочасовые тренировки в попытке вымуштровать отряды, чтобы они держали строй на бегу, я знал, что это будет очень опасное время. Когда Вторая рота перейдёт на бег, в нашей крыше из щитов неизбежно откроются щели, давая возможности остроглазым лучникам и маслолеям наверху. Крики сержантов, пытавшихся поддерживать порядок, частично заглушались воплями раненых солдат, по которым попали арбалетные болты или пылающее масло. Несмотря на суматоху хаоса и боли, я смотрел только вперёд и бежал вровень с Эймондом и Вдовой, пока мы не миновали брешь. Я не сомневался, что алундийцы приготовят нам встречу, и они не разочаровали.
Перед нами в дюжине шагов от бреши выстроилось не меньше пяти плотных шеренг воинов, ощетинившихся пиками. За этим настоящим лесом длинных копий я разглядел большую толпу вооружённых людей, стоявших менее стройно. Наверняка это были горожане, вооружившиеся для защиты своего города, готовые держать оборону, если дрогнет эта стена солдат.
— Стройся полумесяцем! — выкрикнул я, и мою команду эхом повторили сержанты. — Поднять арбалеты!
Это была самая сложная часть всего плана, и Офила выражала сомнения насчёт того, что даже роте ветеранов сложно было бы такое исполнить. И всё же, она была не из тех, кто увиливает от обязанностей, и потому час за часом повторяла это движение, раздавая жёсткие слова и ещё более жёсткие удары, и наконец грубо доложила, что это может быть даже исполнимо.