— Итак, — с усталой ноткой в голосе сказал он, отступая от меня, — если я тебя убью, то эти дикари убьют нас. Как будто мало меня жизнь помучила.
Он сухо дошёл до моей выпавшей палки и застонал, наклоняясь, чтобы её поднять.
— Женщина, мой племянник прав, — сказал он Лилат, которая подозрительно и сердито смотрела на него, лишь немного опустив лук. Рулгарт пусто усмехнулся и швырнул свою палку ей под ноги, а вторую бросил Мерику. — Предлагаю вам обратиться за инструкциями к нему. А этот злодей, — он наклонил голову в мою сторону, — умеет только глотки резать, да кошельки воровать.
Снова рассмеявшись, он вернулся в дом, и его веселье было удивительно громким и долгим для человека, настолько ослабленного болезнью.
В прежнее время от таких основательных побоев мой разум принялся бы бурлить от всевозможных мстительных планов. А этой ночью я лежал в кровати, лелея многочисленные синяки, ни один из которых не болел сильнее моей уязвлённой гордости, и вечное пристрастие к мстительности никак не проявляло свою хватку. Хотя на ум и приходили различные жестокие воздаяния, но ни одному из них не удалось завладеть моей душой. И пускай я оставался обиженным и угрюмым, но тем удивительнее было понять, что моим основным чувством по отношению к Рулгарту оставалась жалость. Я даже подумал, что перерос, наконец, соблазн злопамятности, по крайней мере, когда дело касалось потерпевших поражение безземельных аристократов.
Соскользнув с груды шкур, служившей мне кроватью, я приблизился к койке Рулгарта и увидел, что он не спит. Его глаза были пустыми, а лицо по большей части бесстрастным, за исключением отзвука того же прежнего усталого ожидания.
— Без ножа? — выгнул он бровь, глядя на мои пустые руки. Он думал, что я приду вооружённым, и это навело меня на мысль, что, может быть, Рулгарт своими действиями и собирался заставить меня отомстить. Возможно он хотел, чтобы я взял клинок, который оборвёт его жизнь, поскольку у него не хватало духа сделать это самому.
— Без ножа, — сказал я, подтаскивая табуретку по глиняному полу, и водрузил на неё свой зад, морщась при этом от боли. — Жаль вас разочаровывать, милорд. — Я молча сидел и смотрел на него, пока он не соизволил утомлённо заговорить во мраке:
— Тогда чего же ты хочешь, Писарь?
— Ещё урок, — сказал я. — На самом деле я хочу много уроков. Хочу научиться всем навыкам, какие только вы сможете мне преподать.
Рулгарт закрыл глаза рукой.
— Зачем?
— Вы правы, я не рыцарь, и никогда им не стану. Я неплохо сражаюсь, если речь о рядовом воине или о неумелом аристократе, но не с такими, как вы. И я знаю, что когда вернусь в королевство, вряд ли оно будет мирным.
— По крайней мере, это верно. Лишь вопрос времени, когда твоя Малицитская мученица и король передерутся. Не терпится поубивать во имя неё, да?
— Она достойна моего служения и моей защиты.
— Но не моей. Итак, Писарь, скажи мне пожалуйста во имя мучеников, Серафилей и всего добра в этом мире, с чего мне соглашаться обучать тебя хоть капле искусства, на которое ушла вся моя жизнь?
— Во-первых, вам сейчас есть чем ещё заняться?
Из-под руки донеслось едва слышное фырканье.
— А во-вторых?
— Вы сможете бить меня каждый день.
Некоторое время Рулгарт не отвечал, хотя я видел, как сильно надулась его грудь и заиграли желваки, словно у человека, который готовится к чему-то. Подозревая, что он вот-вот на меня бросится, я чуть отклонился на табуретке, готовясь увернуться от его захвата. Вместо этого он опустил руку и сурово, напряжённо посмотрел на меня.
— Если соглашусь, то потребую плату вперёд.
— Плату? — спросил я, наморщив лоб. — Вам нужны деньги?
— Нет, болван. — Рулгарт скривился и приподнялся, наклонившись ко мне. — Мне нужны ответы на несколько вопросов. Честные ответы, Писарь.
Я немного расслабился, хотя непримиримая нужда, которую я видел в его глазах, держала меня настороже. Что бы он ни хотел узнать, я был уверен, что мои ответы ему не понравятся.
— Тогда спрашивайте, — сказал я.
— После падения Хайсала, — начал он, почти не мигая разглядывая моё лицо, — по герцогству пошли всякие дикие слухи. Согласно одному из них ты первым добрался до Замка Герцога. И что ты повёл свою шайку еретиков-головорезов в покои герцога, где… — Он замолчал, его горло сжалось, и потом он заставил себя продолжать. — Где герцогиня в своём благочестии предпочла выпить яд, чем соглашаться на твои грязные ухаживания.
— Такая история, значит?
— Это одна из них. Есть много других.