Со временем наши выходки стали привлекать публику. Некоторые жители деревни находили причины гулять поблизости и таращили глаза озадаченно или насмешливо, или и так и этак разом. Впрочем, дольше и упорнее всех смотрели таолишь — полдюжины воинов, которые, видимо, постоянно проживали в этой деревне. В отличие от прочих каэритов они явно не веселились, когда смотрели, щуря глаза и проницательно оценивая. Их постоянное присутствие в конце концов начало меня раздражать, не в последнюю очередь оттого, что они видели мои повторяющиеся поражения.
Однажды Рулгарт испортил мне настроение, показав невиданный ранее финт, от которого я свалился на задницу, и, подняв глаза, заметил, как эти люди в кожаных доспехах шёпотом обмениваются комментариями. И наверняка нелестными, хотя явного презрения они не выказывали.
— Если не собираетесь участвовать, то валите отсюда! — крикнул я им, поднимаясь на ноги.
От этих слов они стали бросать озадаченные взгляды в сторону Лилат, пока та, немного посмаковав их, не соизволила перевести. Раньше я замечал, как редко она говорила с таолишь, и они с ней тоже, и выражение лица охотницы рядом с ними никогда не было приветливым.
Одна из таолишь, женщина на несколько лет старше остальных, бросила на Лилат короткий бесстрастный взгляд, а потом поднялась с бревна, на котором сидела, и направилась ко мне, поднимая оружие. Я слышал, как Лилат называла его «талик», и переводила как «копьё». На мой взгляд сходство было в лучшем случае смутным — талик состоял из дважды изогнутого дубового древка полутора ярдов длиной и удлинённого серпообразного лезвия на конце.
Подойдя ближе, женщина лишь мельком глянула на меня, а потом остановилась перед Рулгартом.
— Элфтао, — сказала она, подняв оружие к груди.
— Это значит «сражайся», милорд, — сказал я озадаченному Рулгарту. — По всей видимости она считает вас более достойным оппонентом.
Впервые с начала выздоровления на лице рыцаря показалась хоть какая-то радость. Всего лишь лёгкий изгиб в уголках рта, но это был сигнал о возвращении эмоций, которые, как я думал, ушли навсегда.
— На мой взгляд, с этим суждением сложно спорить, — сказал он, шагнув назад, и поднял в приветствии свой деревянный меч. — Тогда начинайте, добрая женщина, но помните о риске…
Таолишь ударила прежде, чем последние слова слетели с его губ — серпообразное лезвие её оружия, развернувшись, мелькнуло по дуге к шее Рулгарта. Он едва успел вовремя пригнуться, встал в стойку и занёс меч назад для удара женщине в грудь. Но она уже начала вторую атаку — прыгнула, высоко подняв оружие, крутанулась и, приземляясь, заставила Рулгарта уклоняться от опускавшегося клинка.
Потом они с сосредоточенными лицами кружились друг вокруг друга. Я видел, как Рулгарт мгновенно понял, что этому оппоненту следует выказывать куда больше уважения, чем мне, и не спешил начинать свою атаку. Она началась в виде обманного выпада мечом ей в лицо, за которым последовала попытка размашистым, но быстрым рубящим ударом сбить её с ног. Таолишь снова крутанулась, подскочив над летящим по дуге клинком Рулгарта, и хлестнула таликом, лезвие которого рассекло воздух в волосе от носа рыцаря. Такое представление от таолишь производило впечатление, но я быстро понял, что предыдущее движение Рулгарта целиком было обманным манёвром, чтобы она попыталась нанести ответный удар и оказалась в пределах досягаемости его основной атаки.
Пригнувшись в стойку, Рулгарт бросился вперёд, пока женщина ещё восстанавливалась от разворота. Вместо удара деревянным мечом он врезал плечом ей по боку, сбив её с ног. Таолишь попыталась подняться, откатилась и привстала, но рыцарь не дал ей ответить. Его меч размытым пятном опустился, зажав её талик под клинком, и он врезал её наотмашь по лицу. Удар был сильный, до крови, и должен был ошеломить женщину, но она ответила практически мгновенно и двигалась стремительно. Казалось, она, извиваясь по-змеиному, дёрнулась всем телом и пнула Рулгарта по затылку. От удара рыцарь зашатался, голова закачалась, и меч повис в его обмякшей руке.