— На темнице, — сказал я, охваченный страстным желанием, чтобы там он и оставался.
— Ах, да. К сожалению, время с наставником быстро закончилось, хотя я на самом деле собрал немало знаний, прежде чем лорд его забрал. Я слышал, как стражники говорили о его судьбе. По всей видимости лорд выпустил его в ближайшем лесу, а потом затравил стаей голодных собак. Тогда я подумал, что он и для меня припас подобное развлечение, но потом оказалось, что мой конец предполагался намного более изобретательным.
В какой-то праздник середины зимы меня вывели из темницы. Лорд и его благородные друзья сидели за столом во дворе, радостно набивая животы разнообразным жареным мясом — все, кроме его дочери, разумеется. Она ничего не ела и, по правде говоря, выглядела настолько несчастно, что один взгляд на неё ранил моё сердце. Меня раздели догола и убрали цепи, а вперёд вывели другого узника.
Эйтлишь снова замолчал, а когда заговорил снова, весёлая задумчивость, прежде окрашивавшая его голос, сменилась искренней печалью.
— Как ужасно было видеть такое великолепное существо в таком жалком состоянии. Бурые медведи вырастают крупными, но этот был гигантом среди своего вида, вдвое выше меня, когда вставал на задние лапы. Однако от пыток, которым его подвергали, он выглядел чудовищно, мех облез и спутался, а на морде остались шрамы от кнута. Я видел, что он хотел только умереть, и тогда решил принести смерть ему в дар, вот только не его смерть. — Он тихо усмехнулся. — Для собирателя интересных существ монументальная ошибка — не понимать в полной мере природу своих пленников. В случае с медведем мой благородный хозяин видел всего лишь запуганного зверя, которого можно поднять ради кровавого зрелища. А во мне он видел недочеловека, который может продержаться чуть дольше обычного разбойника или неудачливого керла. Обычно я не радуюсь актам насилия или разрушения, но должен признаться, в тот день я с большой радостью доказал, что он неправ.
Эйтлишь подошёл ко мне, остановился в нескольких шагах, сжав руки в кулаки. Я смотрел, как он снова раздулся, его и без того впечатляющее тело расширилось, мышцы и вены разбухли до таких размеров, что я удивлялся, как они не порвали его кожу.
— Ваэрит — хорошее название, — сказал Эйтлишь. В его голосе теперь слышался более глубокий и властный резонанс. — Поскольку это слово — эхо того, что мы называем рекой. Но она, подобно рекам, по-разному течёт в каждом из нас. Они находят свой путь, который ничем не остановить, ни сталью, ни стрелами, ни огнём. — Его кости и мышцы издали отвратительный скрежещущий звук, он вырос ещё больше, и наконец я узрел настоящего гиганта. — Или, — добавил он, и на его губах мелькнула призрачная улыбка, больше похожая на оскал, — мольбами жестоких лордов, которые мочатся в штаны и заклинают, как любые трусы, когда смерть приходит к ним в замок.
До этого момента я смотрел в ужасе и изумлении, онемев и замерев от невозможности того, что предстало перед моими глазами. На севере я видел удивительные вещи, и всё, что испытал от рук Ведьмы в Мешке не оставило мне другого выбора, кроме как принять существование магических сил, но никогда я не ожидал, что увижу столь явную и ужасную их демонстрацию.
— Ваэрит струится через ткань этого мира, — сказал мне Эйтлишь, — так же как кровь течёт по венам твоего тела. Прикоснувшись к ней, её можно высвободить и контролировать. — Его улыбка стала определённо жестокой, он подвинулся ближе, нависая надо мной, как нечеловеческой силы монолит. — Хочешь попробовать её, Элвин Писарь? Медведь в тот день определённо испытывал признательность. Как только я разбил его цепи, он с большим энтузиазмом принялся нести опустошение среди гостей лорда.
— Н-нет. — Резко слетело слово с моих губ, и они тут же застыли от ужаса, который охватил меня с головы до пят, и я почувствовал, что мне нужно заставлять свои ноги отступить, когда он шагнул ещё ближе. — От… отвяжись от меня! — затараторил я, съёжившись, как ребёнок, испугавшийся гнева родителя.