— Стой смирно, дурак! — Раздражённо пробормотал он, и, двигаясь с невообразимой скоростью, зажал руками мою голову. Ощущением от этого стало яркое и куда более болезненное эхо того, что случилось во время излечения Эвадины Ведьмой в Мешке. Тогда я почувствовал внутри себя смещение напряжённостей, переход силы из одного тела в другое. На этот раз поток силы двигался в обратном направлении. Моё зрение залил свет, и глубокое, пульсирующее тепло затопило тело, сильнее всего обжигая виски, где меня держали руки Эйтлиша, словно щипцы, вытащенные из недр горнила. В панике я заколотил по его рукам, плечам, голове, и эти усилия были сродни ударам кулаками по несокрушимой скале.
— Хватит! — нетерпеливо скомандовал Эйтлишь и так сильно меня встряхнул, что из моих молотящих рук ушла вся сила. — Неужели ты не знаешь, что умираешь, глупый человечек? Трещина в твоём черепе плохо зажила, и то грязное снадобье, которое ты пил, чтобы облегчить боль, гноит твои внутренности. Если это тебя не прикончит, то кости твоего черепа срастутся и образуют нарост, который убьёт тебя в течение года. И, как ты говоришь, ей это не понравится.
Жжение вдруг преобразовалось во всепоглощающее пламя, заполняя мою голову и выжигая все мысли. Сквозь страх и панику я чувствовал, как шлифуется мой череп, слышал шипящий, волокнистый звук перестраиваемой кости. Вернулась пульсирующая боль, всего на миг, как последнее жуткое извержение агонии, настолько абсолютной, что я не сомневался: она возвещает о моём уходе из этого мира. Когда боль стихла, я, обрывочно всхлипывая, оказался на четвереньках, и слюна густым каскадом лилась из моего рта.
— Медведь убил не всех, — уже снова дружелюбно заговорил Эйтлишь. Затуманенными глазами я различил его размытую фигуру, отступающую от меня. — Он оставил большинство слуг и миловидную дочку лорда. Должен сказать, за все мои долгие годы я ни разу не видел, чтобы дитя настолько радовалось кончине родителя. В тот день они с медведем крепко подружились, и по моему предложению она решила отправиться ко мне на родину. Здесь она жила замечательно и нашла своё счастье, которое бы наверняка миновало её в вашем королевстве ужасов. Мне кажется, отголосок её лица до сих пор заметен в чертах лица Уллы. Видишь ли, она была её прабабкой. В этом смысле знание альбермайнского у них нечто вроде семейной традиции.
Пока он говорил, дрожь и слюноотделение у меня прекратились, а боль от его прикосновения стихла, оставив потрясающее ощущение хорошего самочувствия. А ещё пропали все следы пульсирующей боли в голове.
— Ты… — выдохнул я, изгибая шею, чтобы взглянуть на него, — …ты меня вылечил.
В ответ он кисло пробормотал:
— Да. У тебя впереди много лет, Элвин Писарь. Или нет, в зависимости от твоих решений. Только время покажет… — Он умолк, стрельнув глазами в дальнюю сторону пещеры, а потом долго смотрел во мрак, и с его губ слетало медленное шипение. Я не понимал, это выражение разочарования или удивления. — Похоже, тебе всё-таки предоставлена возможность задать вопрос.
Проследив за его взглядом, я сначала увидел только пустой отблеск на костях, но потом что-то почувствовал. В ощущении содержалось эхо разъярённого карканья вороньего черепа, но намного более радушного. Казалось, будто меня позвали откуда-то издалека.
Поднявшись на ноги, я неуклюже направился по голому камню и остановился, смутно глядя на кости, сложенные там. Поначалу сама мысль о том, что там можно отыскать нужную, казалась невероятной, но потом зов снова прозвучал в моей голове, и, клянусь, я услышал, как другой голос произносит моё имя: «Элвин… Старый призрак. Так значит, ты снова пришёл».
Глубоко в куче лежал череп, из-за которого мне пришлось копаться в ней, пока я его не нашёл. Из остатков частично расколотой грудной клетки на меня смотрели пустые глазницы, и когда я наклонился, чтобы поднять череп, мою голову заполнил звук.
— Твой вопрос, — настойчиво приказал Эйтлишь. — Задавай сейчас. Вряд ли ты получишь другой шанс.
Глядя в чёрные провалы глаз черепа, я обнаружил, что вопрос так и просится слететь с губ, словно он один этого достоин.
— Кто написал книгу?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
На некоторое время я ослеп, и содрогнулся, когда череп взорвался цветком света, который захватил мои глаза и просочился внутрь, затопив всю мою сущность. Прохлада громадной пещеры исчезла и появилось ощущение, будто меня бросили на произвол судьбы в бесконечное белое море. В слепом страхе я пытался что-нибудь нащупать, не чувствуя ничего. Я не сомневался, что отсутствие ощущений лишит меня разума, если только продлится достаточно долго — настолько это исключительная, но сильная форма мучения, когда понимаешь, что ты, по сути, ничто.