— Обмен? — снисходительно поинтересовался Уилхем. — О чём ты, дорогая?
— Она отдаёт, и потому они отдают. — Эйн высунула кончик языка, царапая пером. — Она получила больше благодати Серафилей, чем кто угодно, за исключением, быть может, мученика Атиля. Отдавая ей, эти люди получают маленький кусочек той благодати.
— О-о, устами младенца… — вздохнул Уилхем, хотя на мой взгляд Эйн куда ближе него подобралась к истине.
Несмотря на запрет Эвадины, число тех, кто шёл следом за ней, постоянно увеличивалось. Те, кому отказывали в приёме в роту Ковенанта, просто брели позади и собирали милостыню, какую только могли получить от добросердечных керлов. Даже с такой щедростью кто-то на марше неизбежно шёл голодным. Путь Помазанной Леди в Атильтор — событие, которому суждено было стать знаменитой частью её легенды — был отмечен немалым количеством трупов, усеивавших обочины. По большей части это были старики или больные, которые по глупости своей пришли в поисках какого-то лечения от рук Воскресшей мученицы. Их тяготы сильно ранили Эвадину, и несколько раз она приказывала остановиться, чтобы этим ковыляющим поклонникам могли оказать какую-либо помощь, хотя строго отказывала им в так называемом исцеляющем прикосновении.
— Мне не дано исцелять тело, — не раз сообщала она на ежевечерней проповеди. — Спасение я предлагаю вашим душам.
Сержант Суэйн и другие клинки-просящие продолжали тренировать на марше наших новобранцев, а я большую часть ночей обучался у Уилхема искусству рыцарского сражения. Он полагал, что мой поединок с сэром Алтусом отточил мои навыки владения мечом лучше, чем год обучения — хотя ясно было, что он по-прежнему меня превосходит, особенно на коне. И всё же, по мере приближения конца нашего путешествия я начал чувствовать себя в доспехах по-настоящему удобно. Броню, покрытую синей эмалью, которая защищала меня в тот судьбоносный день у замка Амбрис я, разумеется, вернул Уилхему, но на воинах и королевских солдатах, также павших на том поле, нашлось достаточно всего на замену. Поэтому мои доспехи выглядели пёстро, и части не подходили друг другу. Стальной наруч на правом предплечье был покрыт чёрной эмалью и богато украшен медью, а другую руку защищала помятое, хотя и крепкое соединение из железа и кожи. Нагрудник выглядел особенно плохо, а многочисленные царапины и обгорелости на нём никак не поддавались долгой полировке. Он был настолько уродлив, что я соглашался носить его только по настоянию Уилхема.
— Знаю, выглядит дерьмово, — сказал он мне, приподнимая соединённые кусочки стали над моей стёганой курткой. — Но это лучший доспех из тех, что я видел за долгое время. Может остановить болт из арбалета.
По крайней мере, шлем мой выглядел качественно. Стандартный большой шлем, напоминающий перевёрнутое ведро с забралом на петлях, которое легко поднималось и опускалось. Это всегда полезно, поскольку во время тренировки с Уилхемом очень быстро становилось невыносимо жарко. Края шлема были сделаны из железных и медных пластин, покрытых тёмно-синим лаком с небольшим количеством украшений в форме золотых листьев.
— Ты выглядишь, как мартышка, наряженная рыцарем, — сказала Эйн, которая всегда с радостью высказывала всё как есть. — Сэр Элвин Мартышка, — продолжала она. — Так тебя будут называть.
Несмотря на весь диссонанс моего внешнего вида, первый же тренировочный бой не оставил сомнений в эффективности доспехов. Удары, от которых раньше остались бы синяки и одышка, теперь казались скорее сильными тычками. И несмотря на вес, эта коллекция разномастных пластин оказалась удивительно гибкой и позволяла быстро подниматься на ноги всякий раз, как Уилхем валил меня наземь.
— Это потому что он висит не только на спине, — объяснил он, — вес распределён по всему телу. А ещё, качественнее сделанный доспех всегда легче. Этот хорошо тебе послужит, мастер Писарь.
Главной особенностью великого святилища мученика Атиля считался его шпиль — огромный гранитный шип, вздымавшийся почти на сотню футов. Многочисленные опоры, державшие его, придавали ему зазубренный, практически зловещий вид, который усиливала широкая громада главного зала. Даже с расстояния в милю святилище напоминало тушу какого-то чудовищного зверя, который отчего-то решил отдохнуть посреди россыпи намного менее впечатляющих зданий, а его тёмные бока окутывал дым, сливавшийся из многочисленных труб.