Я бросил последний взгляд на опухшее серое лицо повешенного, отметив глубокие морщины вокруг его глаз. Значит, старик, который остался один и без защиты, а все помладше были убиты или разбежались.
— Счастливого тебе пути через Порталы, дедушка, — вздохнул я, бросая дёрн на его безжизненное лицо.
Я питал некоторые надежды на то, что больше трупов нам не встретится, но вскоре они неизбежно развеялись. Ещё до полудня мы наткнулись ещё на четырёх повешенных — троих мужчин и одну женщину, и все были украшены такой же табличкой, провозглашавшей кощунство против Помазанной Леди. Мы их срезали и решили последовать каэритскому обычаю, просто положив среди деревьев. Когда очередные жертвы стали отмечать каждую следующую милю, я сказал Лилат оставить их как есть, кроме последнего, на которого мы наткнулись прямо перед наступлением темноты.
Убийцы повесили его высоко на старом дубе, маленькое тело качалось среди тёмных веток. Я бы его и не заметил, но у Лилат глаз был острее. Она бросила мне свой лук и быстро взобралась по широкому стволу дуба, по веткам, и срезала парня. Не желая, чтобы его труп грохнулся об землю, я его поймал. Он умер недавно, но его маленькое личико опухло из-за того, как он умер, выпученные глаза выделялись на фоне бледной кожи с чёрными венами. У того, кто это сделал, явно кончились таблички, поскольку слово «еретик» вырезали у него на лбу. Судя по количеству засохшей крови, это сделали до повешения. По моим оценкам парню было не больше десяти лет.
— Следы, — хриплым голосом сказал я Лилат, когда она спустилась с дуба. Она без лишних слов принялась за дело, и её несравненные глаза очень быстро отыскали след нашей добычи.
— Сначала похороним его, — сказал я и потащил парнишку в лес.
— Ты убивала когда-нибудь мужчину или женщину?
Во время охоты лицо Лилат принимало сосредоточенное выражение охотника за работой, а её глаза блестели от бурлящего гнева, которого раньше я не видел. А теперь, когда мы сидели в кустах на окраине деревеньки, блеск уже был не таким ярким. Мы много раз тренировались, и в её отваге я не сомневался, но и она, и я отлично знали, что это будет её первое испытание в настоящей битве.
Из деревни доносились громкие голоса, перед большим костром, полыхавшим в центре кучки домов мелькало по меньшей мере полдюжины силуэтов. Шесть человек — это много, но меня успокоил знакомый, хриплый тон тех голосов. «Пьяных убивать легче».
Лилат покачала головой, и на её овальном лице шевельнулся отсвет от костра.
— Это не олень, и не медведь, или кого ты ещё убивала, — сказал я ей, переходя на корявый каэритский. Важно было, чтобы она меня поняла. — Если собираемся это сделать, мне нужно знать, что ты сможешь.
Вместо ответа она от меня отвернулась, сжав свой лук, и провела пальцами по оперению стрелы, которую уже наставила на тетиву.
— Оставайся здесь, — сказал я, поднимаясь из-за кустов. — Поймёшь, когда будет пора. — Я думал было сказать ей на прощание, чтобы не пустила случайно стрелу мне в задницу, но этой ночью мне было совсем до шуток. И к тому же я знал, что она никогда не промахивалась.
Возлюбленный читатель, тебе может показаться, что выйти в лагерь смертоносных людей, вооружившись лишь охотничьим ножом — это проявление исключительной отваги. Но разбойники с малых лет учатся оценивать преимущества. Большинство из них маленькие, и несведущие их даже не заметят, но если применить все преимущества вместе, то они могут склонить казалось бы невозможные шансы в нужную сторону. Для начала эти люди были пьяны. А ещё я знал, что они ослеплены чувством собственной силы, поскольку много дней применяли её против тех, кто не мог сопротивляться. Такое неизбежно ведёт к самонадеянности, доказательством чему служило то, что они не позаботились поставить часовых. И наконец, эти будущие мертвецы считали, что я на их стороне.
— Привет лагерю! — выкрикнул я, подходя с южной окраины деревни. Естественно, моё появление вызвало волнение, пьяная пирушка тут же стихла. Я услышал звон упавших бутылок — это люди бросились поднимать оружие. Бросив взгляд на дома, я увидел разбитые двери и разбросанную утварь. Из одного проёма торчала пара безжизненных ног — женских ног, голых и окровавленных на бёдрах. Подойдя ближе к мужикам у костра, я обрадовался, увидев, что ни у кого нет арбалета. Но моя уверенность немного пошатнулась, когда стало ясно, что я обсчитался — их тут было восемь, а не шесть. И всё же, все они выглядели приятно нетрезвыми, а землю, окружавшую костёр из переломанной мебели, обильно усеивали брошенные винные бутылки. Ближайшие ко мне люди, шатаясь, выстроились в нестройную шеренгу, и смотрели пустыми глазами на приближавшегося незнакомца скорее с подозрением, чем с тревогой.