— А сколько из них раньше ходило под знамёнами? — спросил Суэйн.
Это был стандартный вопрос, который задавали всем новобранцам роты, и от ответа Эйн большинство присутствующих уныло вздохнули.
— Восемьсот девять.
— Казалось бы, должно быть больше, — сказал Уилхем. — Со всеми-то недавними войнами.
— Те, кто вступают под знамёна, редко возвращаются, — заметил я. — А эти люди, зато, довольно увлечённые. И даже лучше: они рассержены, и… — я позволил себе взглянуть на Эвадину, — их любовь к Помазанной Леди искренняя. Девятью тысячами готовых бойцов не стоит пренебрегать, какими бы неопытными они ни были.
— Армию определяет не только численность, — сказал Суэйн. — И у нас нет времени на обучение. — Он выпрямился и обратился к Эвадине: — Миледи, вынужден сказать, что обременение такой недисциплинированной толпой вполне может сыграть против наших целей. Привести их в порядок и поддерживать до самого Куравеля будет практически невозможно. Не говоря уже о том, что припасов нам едва хватает, чтобы прокормить наших собственных солдат. Все амбары здесь уже почти пусты. Я предлагаю записать в наши ряды только ветеранов и выдвигаться на рассвете.
Эвадина до сих пор хранила молчание, погрузившись в свои мысли с задумчивым выражением на лице, и лишь частично уделила внимание цифрам Эйн. А теперь встряхнулась и посмотрела на Суэйна с выражением, которое лишь едва-едва нельзя было назвать свирепым.
— Капитан, вы говорите так, словно это всего лишь очередная кампания, — сказала она. — Это не так. Ни у кого из нас не должно остаться ни малейших сомнений в важности того, что мы сейчас делаем. Дело Самозванца всегда поддерживали по большей части простолюдины Альтьена и северного Альбериса. А теперь он одержал победу, простые люди снова к нему потянутся, и может быть даже больше прежнего. Чтобы ему противостоять, нам понадобятся все силы тех, кто называет себя истинными приверженцами Ковенанта. Многие называли священным походом нашу миссию в Алундию, но они ошибались. Настоящий священный поход начинается здесь, и я не откажу людям этого королевства в месте в его рядах. Недисциплинированные, плохо обученные, голодные или сытые — мы рады любому, кто хочет идти со мной, чтобы определить своё будущее. Такие слова я скажу им сегодня. Такие слова я буду говорить каждый день, пока мы не встретимся с ордой Самозванца и не начнётся битва.
Она посмотрела на меня, и моё сердце забилось вдвое быстрее, так сильно я жаждал каждой крохи внимания, какой только она сочла бы нужным меня одарить.
Не сомневаюсь, дорогой читатель, тебе по большей части известно, что последовало дальше, и я не стану притворяться, будто невиновен в преступлениях, которые нам приписывают. Да, теперь я стал её пленником, каким был бедный заблудший лорд Элдурм Гулатт, когда я переписывал его неловкие душераздирающие письма, которые он надиктовывал. Как я жалел его тогда, и та же жалость охватывает меня сейчас, когда я смотрю на молодого себя через пропасть возраста. Но Гулатт как кавалер плохо подходил женщине, которая испытывала к нему ту же привязанность, какую могла испытывать к любимому щенку. А мы с Эвадиной переплелись — её желание соответствовало моему, отчего, как я сейчас понимаю с ужасной ясностью, всё, случившееся потом, стало настолько хуже. За нами много преступлений, и начались они в тот день, и с тем, что летописцы решили назвать «Жертвенный Марш».
Удивительно, как разум приспосабливает себя к ужасам. Зрелище, которое однажды повергло бы душу в потрясённое молчание, вызывает лишь гримасу, когда становится одним из множества. Так было с самого первого дня Жертвенного Марша. Началось всё со старых и немощных, которые никогда не собрались бы в такое трудное путешествие, если бы не вдохновляющий свет Помазанной Леди.
Её проповедь тем утром была короче обычного и не отличалась прекрасным текучим ораторским искусством. Способность Эвадины захватывать множество сердец всегда заключалась не просто в умении сочетать правильные слова. Дело было в ней самой, в её облике: высокая, прекрасная, в покрытых чёрной эмалью доспехах, блестящих в лучах восходящего солнца. Она всегда воплощала всё, кем желали её видеть их набожные фантазии. А её голос…