— Где ты это взяла? — спросил я, кивнув на фальшион, приставленный к ближайшей бочке с водой.
— Эймонд, — сказала Лилат, и в этом ответе не было ничего удивительного. Он тоже уделял Лилат значительное внимание, при этом краснея и заикаясь. — Он сказал, что завтра мне это понадобится. А ещё он дал мне вот что поносить. — Она отложила щётку и приподняла клёпаную железом бригантину. — Тяжёлая, — добавила она, поморщившись от неприязни. — Мне ведь не обязательно её надевать?
— Не обязательно, — сказал я и взял у неё доспех. — Она тебе не понадобится, как и оружие.
Я положил бригантину, взамен взяв её седло.
— Пора, — сказал я, поднимая его на спину Каэлира.
— Пора? — озадаченно прищурилась Лилат.
— Пришло время выполнить поставленную перед тобой задачу. — Я положил седло на место и взялся за подпругу. — Пора отыскать Доэнлишь.
— Но битва…
— Это не твоя битва. — Я застегнул ремень и туго его затянул, а потом выпрямился и посмотрел ей в глаза. — И не твоя война. Сейчас мне надо идти, и я не стану слушать никаких возражений.
— Эйтлишь сказал мне защищать тебя…
— И ты защищала, в горах. Там было твоё место. А здесь — моё, и я не смогу защитить тебя, ни завтра, ни в последующие дни. Здесь всё по-другому, и ты это уже видела. Ты видела, как мы поступаем друг с другом, видела убитых детей, сожжённые деревни. Видела, как люди голодают ради возможности умереть за дело, которое они понимают лишь немногим лучше, чем ты. Видела, каков мой народ, и я от них не отличаюсь.
Услышав в своём голосе всё больше грубых и неровных ноток, я замолчал. Снова посмотрев на Лилат, я увидел боль и нежелание в её открытом взгляде. Закашлявшись, я приторочил данный ей Эймондом фальшион к седлу сзади и заговорил, стараясь не встречаться с ней взглядом:
— Однажды я уже вынудил друга вступить в битву, — сказал я. — И она ненавидела меня за это. Так всегда с битвами: они нас меняют, переделывают во что-то новое, и это редко улучшение. Я бы хотел, чтобы на твоём лице не было ненависти, когда увижу тебя в следующий раз. Поиски Доэнлишь — в любом случае более важная задача. И к тому же, Улла была права. Я вижу это, если не видишь ты. Ты не таолишь, ты вейлишь, охотник, и, безусловно, охотником быть намного лучше.
Она продолжала возражать, и наш спор становился всё жарче, пока я не пригрозил связать её, бросить в телегу и отвезти на двадцать миль отсюда и отпустить. И это была не пустая угроза. Я хотел, чтобы она не видела того, что случится тут утром, и не только потому что хотел избавить её от ужасов генерального сражения. Нет, всё было подлее и эгоистичнее. Я не хотел, чтобы она увидела моё преступление. Даже если она никогда не поймёт его природу, я всё равно решил, что не стану навлекать проклятие на свою душу под взглядом Лилат.
— Где? — пробормотала она, согласившись наконец взобраться на коня. — Где мне искать? Земли тут обширные.
— Ты же охотник, — напомнил я и улыбнулся, не дождавшись улыбки в ответ. — И к тому же, у меня есть чувство, что Доэнлишь отыщет тебя, когда придёт время. — Я отступил назад, продолжая улыбаться и чувствуя, как у меня перехватило горло. — Осторожнее с теми, кого встретишь на дороге. Никому не доверяй и каждое слово принимай за ложь.
Лилат отвернулась, всё сильнее сжимая поводья, и я подумал, что она собирается безо всякого прощания умчаться в темноту. Но всё же она помедлила — на её лице сохранялось укоризненное выражение, но взгляд смягчился.
— Эйтлишь то же самое говорил о тебе, — сказала она. — «Весь его народ лжецы, и он один из худших». Вот что он мне сказал.
— Не скажу, что и мне на него не плевать, — натянуто усмехнулся я. — Но и не стану оспаривать его мудрость.
Лилат кивнула, её гнев стих, и она выпрямилась.
— Не умри завтра, — сказала она, и ударила пятками, пустив Каэлира быстрой рысью. Ночное небо потемнело из-за туч, и я видел её совсем недолго, пока конь и всадница не пропали в темноте.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Самозванец в тот день тщательно расставил свою орду, поместив опытных альтьенцев герцога Галтона на правый фланг, а в центре — компанию наёмников и остатки своих верных последователей. Эта аккуратно выстроенная шеренга к западу переходила в раздутую вытянутую толпу керлов, формировавших левый фланг армии бунтовщиков. Несмотря на недостаток сплочённости, простолюдины, вставшие под знамя Самозванца, по-прежнему производили грозное впечатление. Эйн своим намётанным на числа глазом оценила, что их больше десяти тысяч, и эта цифра соответствовала размерам остального войска. Напротив, силы принцессы Леаноры можно было оценить примерно между пятнадцатью и восемнадцатью тысячами, и подкрепления прибывали даже пока барабаны и горны выстраивали солдат в шеренги. Эвадина подошла с войском Ковенанта прямо перед рассветом, а позади неё шло около шести тысяч участников священного похода. Остальные из Жертвенного Марша растянулись неуклюжей, оборванной змеёй по дороге до южного Альбериса, и всё утро усталые, но увлечённые керлы подпитывали королевское войско.