— Честь твоя… — начал мальчик-король, затем нахмурился и замолк, пока мать не прошептала ему подсказку: — …сим восстановлена. Знайте, что я… монарх, который прощает все преступления, при условии должного… покаяния и искупления вины.
Новоназванный Артин, явно довольный собой, решил добавить театральной импровизации:
— Встаньте, мои рыцари! — выкрикнул он, подняв меч над головой. — И поразите моих врагов! Пусть знают все, кто видит это, что король Артин уничтожит всех бунтовщиков, точно как Самозванца и Герцога-Предателя!
— Хорошо сказано, ваше величество, — Леанора быстро подошла и избавила мальчика от меча. Подозвав придворного, чтобы тот сопроводил миниатюрного монарха к его огромному трону, она повернулась к троим стоявшим перед ней нововозведённым дворянам. — По обычаю в этот миг принято даровать земли и деньги, — сказала она, — но я уверена, что единственная награда, которой потребуете вы, джентльмены, это продолжать службу Ковенанту и следовать за Помазанной Леди.
— Так и есть, ваше величество, — произнёс Суэйн с натянутым поклоном, который нам с Уилхемом пришлось повторить, к моей досаде. Будь у меня возможность, я, может, выторговал бы пару сундуков королевской монеты, чтобы пополнить ротную казну.
— Однако щедрое сердце моего сына не так-то просто остановить. — Леанора, подняв руку, призвала трио придворных из тёмной ниши за реликварием. Они двигались тяжеловесно, несгибаемо, и каждый нёс по мечу. — Владейте достойно этими клинками, сэры, — произнесла Леанора, а придворные опустились перед нами на колени, протягивая мечи. — Во имя короля и во славу Ковенанта.
Я сразу же взял свой меч, а Суэйн и Уилхем чуть замешкались. Я решил, что дело в украшениях — несколько вычурных для тех, кто поклялся преданно служить. Посмотрев на свой меч, я увидел, что медальон и оковка ножен выполнены из чеканного серебра, а узор изображал меч с двумя писчими перьями по бокам. Тот же узор был выполнен на серебряной рукояти и навершии, которое так же украшал большой блестящий гранат.
Подняв глаза, я увидел, как Леанора смотрит на меня, изогнув бровь и с лёгкой улыбкой — первый признак веселья, что я у неё увидел с самой Долины.
— Это прекрасно, ваше величество, — сказал я с низким поклоном. — Мои искренние благодарности королю за его щедрое сердце.
— Спасибо, сэр Элвин, — ответила она, а потом улыбка слетела с её губ и в голос закралась более суровая нотка. — И всегда помните, что королевские дары требуют преданности рыцаря.
Она отвернулась, подобрала юбки и снова поднялась на помост, где приняла свиток от очередного кланяющегося придворного.
— А теперь, — громким голосом, заполнившим весь собор, продолжила она, разворачивая свиток. — Мы должны вернуться к вопросам правосудия. Те, кто будут названы далее, объявляются предателями королевства и подлежат немедленному аресту. Сим аннулируются все действующие права и титулы этих вероломных и недостойных злодеев, а все земли и собственность, принадлежащие им, переходят в собственность Короны. — Сказав это, она стала зачитывать список имён. Это был длинный список, но к счастью, никто из присутствующих в него включён не был, так что, по крайней мере, не пришлось смотреть на бегущих к выходу перепуганных дворян.
Я прищурился, вглядываясь в щель в двери камеры. За ней стоял мрак, и одинокая свеча, трепещущая на сквозняке, отбрасывала мерцающий свет на широкую спину хорошо сложенного мужчины, сидящего за столом. Слева от него лежала стопка пергамента, а справа — чернильница. Этот человек склонился и писал, а скрип его пера на мой писарский слух казался медленным и тяжёлым.
— Он правда попросил меня? — проговорил я, обернувшись к главному тюремщику.
— Вас и никого иного, милорд, — сказал он. — За последние недели приходили разные священники и даже пара восходящих. Он всех послал нахрен, и даже королевских камергеров. Сказал: «Приведите мне писаря или оставьте меня в покое». По правде говоря, больше ничего толкового и не сказал. Только сидит и весь день что-то карябает, хотя почерк у него довольно плохой. — Он пренебрежительно фыркнул. — У меня и то лучше выходит, а я едва своё имя могу написать.
По моему опыту те, кто стоят во главе мест заключения преступников, часто хуже узников — злобный темперамент и подозрительность, граничащая с манией, необходимы для их профессии. Но пускай в этом человеке и присутствовала грубость, какую можно было ожидать, он также обладал удивительной приветливостью, хоть я бы ни на мгновение усомнился в его готовности использовать дубинку с медными шипами, висевшую у него на поясе.