Направленную на него колкость он принял, печально подняв бровь, а потом взял глиняную бутылку, стоявшую возле чернильницы.
— К сожалению, всего лишь вода, — сказал он, наливая в чашку. — Я предлагал главному тюремщику карту закопанных сокровищ в обмен на приличное вино, но безрезультатно.
— Думаю, он такого немало наслушался.
— Итак, — Локлайн отхлебнул воды, — как вам Куравель?
— Воняет от избытка людей, и дома стоят слишком близко друг к другу. Даже в ясный день небо почти не видно за дымом.
— Да. — Самозванец задумчиво вздохнул. — А у меня были такие грандиозные планы на этот город. Площади, статуи, мосты и всё такое. В моих руках он стал бы настоящей столицей великого королевства, а не просто кучкой покорёженных лачуг. Скажите, Писарь, вам доводилось видеть города восточных королевств? Высокие шпили Иштакара, элегантные изогнутые стены из чисто-белого мрамора, увенчанные блестящими бронзовыми минаретами. Улицы, так засаженные цветущей вишней, что воздух всегда сладок от её аромата. Вот столица, достойная так называться.
— А ещё это место самой жуткой резни в истории, — заметил я, вспомнив один урок Сильды.
— Вы о знаменитой чистке салутана Алкада? Да, скверное дело. К счастью, я умудрился убраться оттуда незадолго до всего этого.
— Вы там были?
— Да. В юности много путешествовал. С ранних лет меня учили военному делу, и потому нетрудно было найти работу наёмника. Со временем я попал в Иштакар, который на несколько лет стал моим домом. Для салутанов это давняя традиция — нанимать в личную гвардию чужеземных военных. Понимаете, так меньше вероятности, что они ударят ножом в спину из-за какой-то древней семейной вражды. Когда началась чистка, именно наёмные мечи поначалу резали больше всего глоток, и в этом я не хотел принимать участия. Всё записано здесь. — Он положил руку на стопку пергамента и выжидающе посмотрел на меня. — Если захотите взглянуть.
— Если вы уже всё записали, то зачем вам нужен я?
— Прочитайте и узнаете.
Вздохнув, я взял верхнюю страницу. Недолгое изучение едва читаемого письма многое поведало мне о писательских талантах Локлайна.
— Ужасно, да? — спросил он, прочитав моё выражение лица. — Вот почему, милорд Писарь, мне нужны вы.
Лучшие писари всегда ещё и учёные, поскольку, чтобы правильно записать текст, его нужно понимать. В тот миг я не мог отрицать глубину моего учёного любопытства. Что бы ни собирался рассказать этот человек, это имело бы неоспоримое историческое значение, независимо от того, насколько оно оказалось бы нечестным или корыстным. Несмотря на изначальную неохоту, в конечном счёте это оказалось непреодолимым для моего писарского сердца.
— Я не стану лгать ради вас, — предупредил я его. — И, думаю, вы лучше многих знаете, как остро я слышу ложь.
— Я не буду лгать вам, Писарь. — Он ещё сильнее сосредоточился, и от внезапно помрачневшего настроения его лицо мрачно нахмурилось. — Ложь не послужит моей цели. Ей послужит только моя история, рассказанная полностью, и пускай раскроются все мои преступления, откроются все мои шрамы, даже если мне от этого так больно. Я хочу, чтобы все узнали, как я жил, ибо так они поймут, ради чего я умер. — Внезапно показалось, что он старше, чем я думал — человек, стоящий перед концом жизни, богатой трудностями, но кроме того и неоспоримой значимости.
Я достал из рюкзака, который принёс с собой, писчие принадлежности и разложил их на столе.
— В таком случае, — сказал я, — есть только один вопрос, на который нужен ответ, прежде чем мы начнём.
— И какой же?
— Вы действительно королевский бастард?
Он снова рассмеялся, и на этот раз громче прежнего. Когда он умолк, я ожидал, что он примется как-то меня запутывать, острить или намекать на податливость истины. Вместо этого его ответ был очень кратким, и, должен с грустью сказать, я не услышал и капли лжи. Как не услышал её за всю последующую историю. В Магнисе Локлайне было много всего: и хорошего, и даже превосходного, и, несомненно, злодейского и достойного проклятия. Но, по крайней мере в конце, он не был лжецом.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
В день, когда казнили Самозванца, я напился, хотя слово «напился» кажется явно недостаточным для тех бездн опьянения, в которые я себя вверг. В бессонные часы после завершения последней беседы с Локлайном я жаждал забвения. Хотел, чтобы день его смерти стал днём, когда я не жил, или по крайней мере превратился в некий смутный кошмар, который лучше забыть. Но всё происходило на самом деле. Локлайн умер, и я наблюдал, как это случилось. И тогда пил ещё. Не помогало.