— Нихера не видно, — едва слышно прошептал Тайлер. — А мы довольно близко и различили бы свет огня.
— И дымом не пахнет, — прокомментировала Джалайна. — Может, мы понапрасну проделали такой долгий путь.
— Надо убедиться, — сказал я, расстёгивая пояс для меча. Его я закрепил на груди, разместив длинный клинок на спине, чтобы легче было идти внаклонку через пролесок. Тайлера я отправил вперёд — жилистый вор хорошо умел выискивать места, где можно спрятаться. Джалайна не умела ходить так же незаметно, как мы, но ей шла на пользу природная гибкость. Поэтому мы почти бесшумно подобрались к схрону, где всё выше вырисовывался среди деревьев тёмный контур башни. В воздухе по-прежнему не было следов дыма, а в стенах Жуткого Схрона не мерцал огонь. Я постоянно раздувал ноздри, вынюхивая предательские запахи людей, и ничего не учуял, пока мы не пересекли ручей.
Я следом за Тайлером перебрался на дальний берег, а Джалайна всё ещё боролась позади с бурным течением, когда до меня донёсся едва заметный запах пропитанной потом кожи. Первая праща просвистела, когда я только хотел предупредить Тайлера. Быстрый и невидимый во мраке камень ударил его в висок, немедленно свалив с ног. Я рухнул наземь, и над головой засвистели новые пущенные пращами снаряды, а потом раздался топот множества ног по лесной земле — это участники засады вырвались из укрытия.
— Беги! — Крикнул я Джалайне, но увидел, что она лежит в ручье лицом вниз, и её обмякшие руки болтаются в течении. Правильно было бы последовать своему совету, но солдатские инстинкты давно вытеснили разбойника внутри, и поэтому я бросился за Вдовой, схватил её за куртку и вытащил на берег. Она с печальным стоном откинулась на спину, и кровь пачкала её волосы там, где ударил камень.
«Пращи, но не луки», понял я, вытаскивая меч из ножен. «Хотят взять нас живыми». Я пригнулся, слушая топот быстро приближающихся ног, и взял меч обеими руками, но не слишком крепко, как учил Рулгарт. «Тем хуже для них».
Я подождал, пока не увидел ног ближайшего нападавшего, дал ему сделать ещё шаг и вскочил, тем же движением взмахнув мечом. У первого убитого мной той ночью лицо было настолько замазано сажей, что глаза ярко выделялись, когда клинок чиркнул ему по груди. Он отлетел, забрызгав меня кровью, и тяжёлая дубинка вывалилась из его дрожащей руки.
Услышав топот справа, я качнулся назад, выставив меч на уровне груди, а потом вонзил его в горло очередному человеку с дубинкой. Снова топот и свист дубинок, и, пока я отпинывал жертву, получил несколько ударов по плечам и по спине, но потом резко развернулся, и меч очертил смертоносные дуги влево и вправо. В хоре непристойных криков прозвучали вопли боли — голоса резкие, но знакомые по нечестивой интонации — это были преступники, а не солдаты.
Я увернулся от удара по голове, наказав нападавшего ударом по заднице. Отступив назад, я отбил удар сверху, нацеленный в плечо, меч расколол ясеневую дубинку и глубоко врубился в лицо её владельца, после чего наступило затишье. Они кругом обступили меня — всего около дюжины, осторожно пригибавшиеся, в глазах на их почерневших, напряжённых лицах, блестели скверные намерения.
«От слов в бою никакого толку», вспомнил я выражение Рулгарта. «Кроме как отвлечь внимание».
Вдохнув, я насмешливо рассмеялся.
— Уёбки, так и будете стоя всю но…? — Я ударил прежде, чем последнее слово слетело с губ, стараясь попасть ближайшему в живот, а потом опустил плечо, чтобы протолкнуться между ним и человеком рядом. Я развернулся, когда остальная толпа бросилась на меня, рубил и резал мечом и свалил очередного человека с дубинкой, открыв приличную щель, чтобы развернуться и сбежать, если захочу. «Тайлер», кисло и нерешительно подумал я. А потом с нарастающим чувством вины: «Джалайна».
Всего лишь мимолётное колебание, но его хватило, чтобы невидимый пращник прицелился и метнул камень. Когда тот попал в кость за ухом, у меня полетели искры из глаз. Помню, как устоял на ногах и размахивал мечом, хотя настолько бесполезно, что людям с дубинками не составило труда меня забить. Они с энтузиазмом взялись за дело, хотя приглушенные чувства, к счастью, защитили меня от худшего. Я не сомневался, что тут-то мне и конец от их дубинок, если бы не вмешался грубый раздражённый голос.