— Ваше сиятельство, отчего бы вам не выйти? — спросил я, и вопрос эхом пронёсся в глубины колодца и обратно. — Я не из тех, кто настаивает на церемониях, но не поприветствовать рыцаря этого королевства — это немного грубо, вам так не кажется?
Светящий Дюрейл Веарист ещё немного помедлил и вышел вперёд. Мускулистые руки показались из рукавов и откинули капюшон. В отличие от Арнабуса его лицо выглядело собранным, а брови хмурились скорее убеждённо, чем испуганно. Мне показалось, что это по большей части притворство. Зачем настолько уверенному в себе человеку прятать своё лицо?
— Лорд Писарь, — сказал он. — Хочу, чтобы вы знали, как я сожалею об этой… необходимости.
— Ой, — я снова усмехнулся, — отвали, старый лицемер.
Услышав, как Даник Тессил тоже едва сдержал смех, я посмотрел на него.
— Итак, теперь я знаю, кто купил всё это новенькое блестящее оружие. Полагаю, я имею честь обращаться к маршалу войска Совета, не так ли?
Даник склонил голову, и шрамы сместились, формируя некое подобие улыбки.
— Что ещё мне ответить, кроме как что вера пришла в мою жизнь довольно поздно?
— Любой пёс, который не кусает — друг, верно? — Это была старая разбойничья поговорка, от которой его улыбка чуть поникла.
— Я же говорил тебе, парень, — сказал он, и на его лице не было ни страха Арнабуса, ни притворства светящего, — всё это падёт. И мне всё равно, как.
— Довольно, — сказал Арнабус, резко бросил взгляд на Даника и дёрнул головой в сторону тени. — Ступайте к своей роте, капитан.
По тому, как Даник задержал взгляд на лице священника — прищурившись, но с пустым выражением лица, — я догадался, что симпатий к Арнабусу у него не больше, чем у меня. Он без слов поднялся на ноги, потопал во мрак, и вскоре эхом донёсся звук его поднимающихся по ступенькам ног.
— У его светлости есть вопросы, — сказал мне Арнабус. — Советую тебе отвечать быстро и честно.
Он отошёл, а Дюрейл вышел вперёд, а его лицо по-прежнему выражало ту же смесь прямоты и терпения, как у человека, который не желает уклоняться от неприятного поступка.
— Стремящаяся Вьера любезно показала мне отчёты, которые вы преподнесли библиотеке Ковенанта в Атильторе, — сказал он. — Исключительная работа, молодой человек. Настолько замечательный труд достоин восхищения, какая бы рука его ни создала.
— Твоё восхищение значит для меня не больше, чем куча дерьма, старый пердун, — сказал я ему. Я не сомневался, что моё положение вот-вот станет куда менее благоприятным, и потому хотел высказать как можно больше оскорблений, пока позволяло время.
Но светящий Дюрейл разочаровал меня, приняв остроту лишь лёгким изгибом губ.
— Как вы можете себе представить, — продолжал он тем же размеренным тоном, — я нахожу ваш рассказ о воскрешении мученицы Эвадины в Фаринсале представляющим особый интерес. Вряд ли мне доводилось когда-либо иметь дело с более впечатляюще структурированной и поэтически сформулированной ложью.
Я пусто улыбнулся ему, раздражённый тем, что от боли в руках ответ я проворчал, пуская слюни:
— Не сомневаюсь, что у тебя немало опыта в написании врак.
— Так значит вы признаёте свою ложь? — Он подошёл ближе, яростно меня разглядывая. — Сознаётесь, что сочинили выдумку?
Я стиснул зубы и заговорил сквозь нарастающую боль:
— Мученица Эвадина воскресла из мёртвых благодаря божественному вмешательству Серафилей. Я дорожу этой памятью и считаю себя навеки благословлённым тем, что стал свидетелем этого.
Лицо Дюрейля наморщилось от сожаления, и он покачал головой.
— Такой талант, — протянул он. — И растрачивается на такую недостойную. Скажите, Писарь, а она знает, что всё это фарс, или ей хватает безумия считать себя на самом деле Воскресшей?
— Мученица Эвадина — истинный глас Серафилей. — Верёвка скрипнула, и я качнулся, пытаясь выплюнуть в него слова: — Защитница Ковенанта. Благодаря ей он станет тем, чем должен быть, а не каким-то сборищем жадных до денег и властолюбивых сволочей.
Я увидел, как на лице Дюрейля гнев соединился с решительностью.
— Многие века только совет стоял между этим царством и хаосом, — сказал он. — Короли возвышались и падали, но совет и Ковенант сохранялись, чтобы все выстояли. Совет несёт порядок в эти земли, даёт надежду людям, превращает неправильное в правильное.
— Хаосом? — Я хотел едко усмехнуться, а получилось рычание. — Старик, ты последнюю декаду проспал что ли? Все эти земли — сплошной хаос, и я не вижу свидетельств, что твой драгоценный совет хоть что-то сделал для предотвращения всего этого. А если уж мы говорим о правильном и неправильном, то, может, объяснишь мне, как невиновная восходящая твоей же веры сгнила в Рудниках за то, что просто узнала правду.