— Это последний, кого мы оставили в живых, — сказал я Лилат. — Дальше убиваем быстро и тихо.
Единственный свет в комнате давал огарок свечи, догоравший в нише. Задув его, я подошёл к шаткой двери в стене этой узкой сторожки, и приоткрыл её на дюйм. Снаружи оказался коридор без крыши, стены во многих местах обвалились, открывая вид на лагерь совета, к счастью до сих пор не потревоженный. Осторожно взглянув налево и направо, я не увидел поблизости никаких охранников, а потому открыл дверь настолько, чтобы самому протиснуться и, низко пригнувшись, вышел в коридор. Башня находилась ярдах в двадцати слева от сторожки. Её основание скрывалось в тени, но я заметил отблеск костра на лезвиях двух алебард.
Мы с Лилат двигались, пригнувшись, стараясь держаться в самых тёмных местах перехода. Он заканчивался короткой полоской травы, отделявшей башню от этой части развалин. К счастью, трава была высокой, и по смутным очертаниям стало ясно, что там скучно беседуют двое стражников, прислонившихся к стене башни. Подбираясь к ним, я размышлял о том, насколько у Даника низкие стандарты вербовки. Трусливые бывшие погонщики и солдаты, которые не могут и нескольких часов простоять на страже, представляли собой скверную армию.
Эти стражники оказались вооружены лучше, чем те, которых мы оставили в подземелье — в шлемах, кольчугах и с крепкими алебардами. Убить обоих хоть как-либо незаметно было бы сложно, если бы их невнимательность не оказалась фатальной слабостью. Нам с Лилат удалось подобраться, не привлекая внимания, почти на три ярда, и когда мы выпрыгнули из укрытия с ножами в руке, ни один из вялой парочки не успел даже выкрикнуть предупреждение. Тот, которого убил я, по крайней мере, попытался выставить алебарду, но так медленно, что наверняка бы заслужил от Суэйна худшее из наказаний. Нож проскользнул мимо алебарды и попал ему в горло — я целился в то место, где он не застегнул верхнюю застёжку кольчуги. Проталкивая нож всё глубже, я зажимал ему рот свободной рукой, чтобы не закричал. Справа от меня Лилат выдернула нож из глаза второго стражника, и, прижимая тело к стене, чтобы не лязгнули доспехи, опустила его наземь.
Дверь башни была не заперта, и когда я её приоткрыл, в щель полилось яркое сияние из хорошо освещённого помещения. К счастью, полоска света не привлекла внимания остального лагеря, и мы без происшествий проникли внутрь. Первым на меня набросилось зловоние, сладкое и тошнотворное, с едким оттенком, от которого перехватило горло. Однако возможности закашляться мне не представилось, потому что тут же случилось второе нападение, на этот раз в форме голого по пояс худощавого мужчины с раскалённой кочергой в руках.
Перед входом в башню я предусмотрительно поднял украденный меч, что оказалось разумным, поскольку удар кочерги сверху клинок парировал с громким лязгом и фонтаном искр. Полуголый мужик проорал почти неразборчивую вереницу ругательств, отступил на пару шагов и закинул голову назад, явно собираясь поднять тревогу. Я сделал выпад, целясь мечом ему в горло, но Лилат оказалась быстрее, метнув нож, который промелькнул мимо моей головы и вонзился в шею кочегара.
Он всё равно постарался издать побольше шума, пятясь назад и вцепившись в клинок, торчавший из его плоти — гортанные крики сливались с бульканьем крови, вырывающейся из его рта и носа. Я прикончил его ударом во впадину чуть ниже центра грудной клетки, вогнав клинок так глубоко, что пробил ему хребет. Он, содрогаясь, упал на камни и покинул сей мир со скоростью, о которой я вскоре пожалел, увидев плоды его трудов.
Внутренняя часть башни представляла собой лишь оболочку, где валялись обрушившиеся лестничные клетки и выпавшие камни, собранные в кучи вокруг пустого участка пола, в центре которого стояла жаровня, заваленная тлеющими углями. Возле жаровни на треноге над сильным огнём висел испускающий пар котелок расплавленной смолы. Дровосек, Тайлер и Джалайна лежали вокруг жаровни, связанные, примерно как связали меня, вот только рты им заткнули кляпами. А ещё все они были голыми. Тело Вдовы, казалось, осталось без повреждений, а Тайлеру с Дровосеком повезло куда меньше. Подойдя к ним, я увидел у каждого больше дюжины чёрных отметин на плечах и лицах, и вонь обожжённой кожи смешивалась с запахом их сильного пота. Мой разум быстро связал тощего мужика с раскалённой кочергой с причинёнными здесь мучениями — каждый след ожога был покрыт чёрной смолой. Я слышал о таких пытках, но никогда не видел — смола усиливала боль и в то же время запечатывала рану, чтобы прожжённая кожа не кровоточила.