Нынче многие скажут, что король Томас Алгатинет был бесхитростным дурачком, трусишкой, вознесённым намного выше своих способностей и потому обречённым на полнейшую неудачу. Но в тот миг я знал, что он среди умнейших и хитрейших душ из всех, кого я когда-либо встречал. Разумеется, неудача — его жребий в жизни, но с учётом всех бед, с которыми ему пришлось столкнуться, тот факт, что он прожил так долго, уже должен считаться в некотором роде триумфом. Короли сохраняют свои троны не только страхом или преданностью, но ещё искусством заключать союзы и вгонять людей в долги. Сегодня он организовал долг, с такой готовностью приняв для Эвадины статус Воскресшей мученицы, чем заставив старых лицемеров из совета светящих поступить так же. И теперь подошёл вопрос оплаты.
— Мир всегда желанен, ваше величество, — сказала Эвадина.
— Да, — вздохнул король, — и всё же то, что должно быть просто, на деле всегда так сложно. Казалось бы, те, кто повидал войну — а кто у нас в королевстве не повидал? — постарались бы любой ценой избежать её ужасов. Но, как только стихает один конфликт, тут же нарождается другой, на этот раз в Алундии.
Я глянул на Уилхема, увидев, что его бровь поднята, а рот самодовольно дёрнулся.
— В Алундии, ваше величество? — спросила Эвадина.
— Боюсь что так. — Томас сцепил руки за спиной, и его прежнее приветливое выражение лица сменилось более серьёзным. — Герцог Оберхарт с каждым годом становится всё менее умеренным. Ещё юнцом он бесконечно беспокоил моего деда, а моего отца — ещё сильнее. Это я организовал ему брачный союз с прекраснейшей леди Селиной, дочерью герцога Галтона Альтьенского, которая обладала внушительным приданым и милейшей душой во всём королевстве. Вопрос был не чисто политический, поскольку и сама леди некоторое время была сильно увлечена Оберхартом. Я надеялся, что её природа остудит его нрав, сделав более податливым в части уплаты налогов и терпимости к ортодоксальным ковенантерам в его герцогстве. К несчастью, если иных годы смягчают, то герцога Алундии они, похоже, испортили, несмотря на все усилия любящей жены, которой он не заслуживает. Недавно случились… инциденты.
Лицо Эвадины тут же приняло сосредоточенное выражение, глаза прищурились, и она скопировала собранный тон короля.
— Инциденты, ваше величество?
— Резня, если говорить точнее, — встряла принцесса Леанора, прежде чем её брат смог ответить. — Святилища ортодоксов предали огню, а прихожан зарубили, пока они пытались выбраться из огня. Месяц назад улицы Хайсала стали красными от крови правоверных, убитых, когда они собрались отпраздновать день мученика Айландера. Мы получили весть об этом ужасе всего неделю назад. Правоверные убегали через границы в Альберис и Шейвинскую Марку, и все разносили рассказы об убийствах и гонениях.
— Это приказал герцог Оберхарт? — спросила Эвадина.
— Он говорит, что нет, — ответил король Томас. — Его послания, как обычно, краткие, но он твёрдо отвергает эти ужасы. Однако, как и подобает королям, и… — он натужно улыбнулся и кивнул на сестру, — … принцессам, у нас есть и другие источники информации, которые бросают сомнения на его невиновность.
— Информации, которую можно представить на суде?
— Нет, но всё же я нахожу её достоверной. Герцог Алундский, может, и несдержан, но и не дурак. Хотя до нас и доходят рассказы о том, как золото герцога ходит по тёмным уголкам для финансирования ужасных деяний и распространения ложных слухов, доказать подобное на открытом суде будет практически невозможно. Формальное обвинение также обеспечит Оберхарта отговоркой, которая ему только и нужна, чтобы объявить, что его герцогство выходит из королевства. Думаю, нам нужен более демонстративный, но в то же время в должной мере сдержанный план действий.
Король снова остановился, выпрямился и обратился к Эвадине уже формально:
— Леди Эвадина Курлайн, вы поклялись служить мне своим мечом, и я приказываю вам: ведите свою роту к замку Уолверн и удерживайте его от моего имени.
Я увидел, как Уилхем напрягся, а потом предупредительно зыркнул на Эвадину, явно надеясь, что она посмотрит в его сторону. Мне название «замок Уолверн» ничего не говорило, но явно много значило для него. Однако в тот миг взгляд Эвадины был целиком направлен на короля. Я часто раздумывал, насколько всё пошло бы по-другому в этом повествовании, если бы тогда она помедлила всего лишь на долю секунды, чтобы мельком заметить предостерегающий взгляд Уилхема. Но тут мы подошли к самой сути — к цене, которую, как она знала, потребует король, и которую она уже решила заплатить, избавив королевство от мук гражданской войны. А ещё я невольно восхитился умом Томаса, который поставил её перед таким заданием. Хотя Эвадине Курлайн было суждено преобразить Ковенант Мучеников, всегда стоило помнить, что её радикализм начинался и заканчивался на притязаниях на мученичество. Во всех прочих аспектах она была такой же ортодоксальной и традиционной в своих верованиях, как и самые старые и закостенелые священники.