Прежде чем увидеть, я услышал его, и голос звучал мрачно знакомо, хотя он произносил слова, которых я не понимал:
— Виарат ухла зейтен эльтьела Кэйр? — спросил голос. Слова произносились негромко, но легко разносились в тишине сухого воздуха. Я не мог перевести эти слова, но знал язык. Вопрос был задан на каэритском, и я не сомневался, что ещё услышу этот голос. Не ожидал только, что это случится так скоро.
Завернув за угол, я увидел, что он одной рукой держит книгу, а другой — лампу. Разумеется, открытый огонь здесь был запрещён, и разрешались только лампы ограниченных размеров. Как следствие, лицо стремящегося Арнабуса почти совсем скрывалось в тенях, хотя это не помешало мне его узнать. Как, по всей видимости, и мой силуэт не помешал ему узнать меня.
— Мастер Элвин Писарь, — сказал он, и на его лице расплылась явно искренняя улыбка. — Как приятно снова видеть вас, и к тому же столь замечательно выздоровевшим.
Я ничего не сказал, только молча стоял, и моя ладонь вдруг крепко сжала рукоять меча.
— Я боялся, что последние удары сэра Алтуса окажутся фатальными, — продолжал он, опуская книгу, и подошёл ближе, пока свет лампы не коснулся моего лица. Его глаза тщательно осмотрели меня снизу доверху. — Как я рад, что эти страхи оказались беспочвенными.
— Отойдите от меня, — хрипло проскрежетал я. Он явно услышал обещание в моём голосе, поскольку послушно склонил голову и отступил. Несмотря на его мудрую предосторожность, я не заметил в нём явного страха. Как главный организатор фарсового суда и попытки казни, он наверняка знал, насколько приятно было бы мне зарубить его здесь и сейчас, и всё же он вёл себя так, словно я всего лишь знакомый учёный, которого он случайно встретил здесь в этой цитадели знаний.
— Пришли собрать сведения для вашего похода на юг, не так ли? — приветливо спросил он, хотя и без особого интереса. — Как мудро. Впрочем, признаюсь, удивительно встретить вас среди этой кучи опасных языческих каракулей. Я бы предположил, что более полезным стало бы тщательное погружение в историю Алундии.
Мне хотелось снова ничего не говорить, а просто стоять и смотреть на него, пока он не уйдёт. Но каэритские слова, которые он говорил, заставили меня задать вопрос:
— Что это? — спросил я, кивнув на книгу в его руке.
— Ах, это? — Он захлопнул книгу и беспечно поставил обратно на полку слева от себя. — Страница за страницей бессмысленных загогулин на языческом языке. Понимаю, один только взгляд на подобное может запятнать душу, но, думаю, мученики простят мне эту маленькую прихоть, порождённую любопытством, а?
— Вы читали оттуда, — сказал я, чувствуя, как в голове снова начинает пульсировать боль. Я заметил, что это случается всякий раз, как что-то вызывает во мне гнев.
— Неужели? — Лоб Арнабуса озадаченно наморщился. — Не могу даже представить, зачем бы мне это делать, и как бы мне это удалось, если уж на то пошло.
— Вы читали. — Я подошёл к нему, чтобы лампа осветила моё лицо, и Арнабус увидел на нём грозную решимость. — Что это значило?
— Не знаю. — На его лице, на котором по-прежнему не было и тени страха, появилась очередная улыбка. — Возможно, вам послышалось.
Будь я помоложе, в этот миг уже, наверное, врезал бы головой этого человека об угол ближайшего стеллажа, поставил бы его на колени и прижал кинжал к его шее. Затем у нас случился бы короткий односторонний разговор на тему хорошего слуха. Но мастер Элвин Писарь, верный командир Помазанной Леди, был, разумеется, выше подобного, по крайней мере пока.
— Я намерен вас убить, — сказал я, изобразив улыбку, которая благодаря пульсации в голове выглядела, скорее, как сдержанная гримаса. — Так и знайте. За то, что вы сделали в замке Амбрис, и… — я стиснул зубы, зная, что в таком уединённом, тёмном месте это будет выглядеть диковато, — поскольку что-то в вас, сударь, вызывает у меня ярость. Вы слишком легко лжёте, и я вижу, какое это доставляет вам удовольствие. И вы жестоки. Несомненно, в жестокости есть удовольствие, но достойные души должны ему противиться. Подозреваю, вы не способны отказаться от садистского действия, как пьяница не может отказаться от выпивки. Я считаю, что нельзя оставлять в живых таких, как вы, если есть такая возможность.
— Ой. — Тонкое лицо Арнабуса чуть болезненно нахмурилось, став в свете лампы жёлтой полумаской. — Очень жаль, наверное. А я-то надеялся, что мы продолжим на более дружелюбной основе.