— Пришёл посмотреть, да, Элвин? — спросил он, наклонив голову и почёсывая тощую шею. Пока он говорил, она вытягивалась и изгибалась, словно змея, а говорил Эрчел скорее голосом отчаявшегося попрошайки, чем оскоплённого обиженного садиста. — Пришёл посмотреть, что натворил, да?
Его руки и пальцы казались длиннее и тоньше, чем я помнил, и он скрёб и тыкал ими по наручу моих доспехов, закрывавшему предплечье, оставляя кровавые следы на металле.
— Значит, ты теперь рыцарь? — ликующе прошипел он, покачивая головой на удлинённой шее. — Высоко поднялся, да? Выше, чем бедный Эрчел и мечтать смел. Достаточно высоко, чтобы поделиться монеткой со старым другом.
— Я не рыцарь, — ответил я и дёрнул рукой, избавляясь от его прикосновения, которое жалило, несмотря на доспехи. — И мы никогда не были друзьями.
— Только не бей кулаками бедного старого Эрчела. — Он злобно насупился, пригнувшись, и вцепился длиннопалой рукой в кровавое месиво у себя между ног. — У него теперь нет причиндалов, помнишь? Ты позволил той мелкой сучке отрезать их.
— Ничего я ей не позволял, — напомнил я ему. — Хотя не могу сказать, что стал бы её останавливать.
Он стиснул зубы и издал звук, в котором гротескно смешивались смех и шипение.
— Она получит то, что грядёт, — заверил он, стуча зубами, за которыми в тёмной нише рта извивалось что-то тёмное и влажное. — Уж ты-то проследишь за этим.
Охваченный внезапной яростью, я потянулся к мечу, выхватил его и обнаружил, что Эрчел уже убрался за пределы досягаемости клинка.
— Иди, иди, — сказал он, маня меня к себе. — Неужели не хочешь взглянуть на то, что ты натворил?
Порыв ветра укрыл туманом окружающие нас пучки травы, превратив Эрчела в сутулую тень. Мягкая земля захлюпала под сапогами, когда я пошёл за ним, влекомый любопытством в той же мере, что и желанием рубануть по нему — в мире бодрствования я был лишён такого удовольствия. Ясно было, что мы на болоте, хотя мне и не знакомом. Туман густел повсюду, скрывая все приметы, кроме неровных, скрюченных силуэтов каменистых верхушек, которые торчали из болот, словно неподвижные чудовища во мраке. Где бы мы не находились, я этих мест не знал.
Вскоре в этом тумане я потерял Эрчела из вида и некоторое время шатался по болоту в бесцельных поисках, пока тихий крик какого-то невидимого зверя не привлёк меня, словно маяк. В этом непривычном крике смешивались скрежещущее шипение и утробный рык, звучавшие всё громче, и к ним присоединялся хор других нестройных звуков. Источник открылся, когда ветер снова развеял туман: на полузатопленном трупе сидела большая птица. Я таких никогда не видел — размером с орла, но без капли величия. Как и у Эрчела из сна, голова птицы покачивалась на удлинённой шее, а блестящие выпученные глаза с мрачным голодом смотрели на меня над клювом, покрытым пятнами крови и похожим на колючий тесак. Клюв раскрылся, и птица издала очередной уродливый крик, который эхом повторили многочисленные глотки в округе.
— Говорят, их называют стервятниками, — сообщил мне Эрчел. Его глаза блестели от наслаждения при виде моего ужаса и отвращения.
Осматриваясь по сторонам, я увидел, что птицы заполонили всё болото, куда хватало взгляда — сотни, а то и тысячи размахивали крыльями и постоянно трясли головами, а потом раскрывали клювы и добавляли свои голоса в общий хор. Им было о чём петь, ибо этим тварям досталось огромное количество падали. Птиц здесь было много, а трупов — ещё больше. Они лежали, частично погрузившись в болотную воду. Одни были солдатами, и их доспехи тускло блестели на приглушённом солнце. Другие были керлами, и среди них лежали дети и старики. Тут и там я замечал яркие цвета аристократической одежды. Все умерли насильственным путём, и болото покраснело от крови, капающей из их многочисленных ран.
— Вот, Элвин, — сказал Эрчел, пронзительно хихикнув. — Вот что ты натворил…
Из моего горла вырвался крик, и я, высоко подняв меч, бросился на него, чтобы зарубить. Но, как это часто бывает во снах, из моих действий ничего не вышло. Эрчел исчез, и клинок встретил воздух.
— Понимаешь, ты спас её.
Я крутанулся и увидел, что он, ухмыляясь, пригнулся за моей спиной. Его лицо исказилось в той же злобной радости, которую я видел, когда он принимался пытать живое существо.
— Ты спас Воскресшую мученицу, — протянул он, и в его голосе появились напевные интонации. — И наполнил мир трупами…