ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В жизни под осадой есть любопытный аспект: по большей части в это время ничего особенно интересного не происходит. Следующие четыре дня алундийцы разбивали лагеря на холмах, которые было хорошо видно при восходящем и заходящем солнце. Несколько верховых воинов галопом проезжали по равнине в районе полудня, никогда не приближаясь на расстояние выстрела из наших арбалетов. Лорд Рулгарт не соизволил снова появиться и не посылал никаких эмиссаров требовать нашей капитуляции — Суэйн посчитал это и обнадёживающим и зловещим, когда мы собрались на совет на вершине башни утром пятого дня.
— У него был выбор между быстрой атакой в первую ночь и долгой осадой замка, — сказал капитан. — Он выбрал второе, хотя я бы поставил на первое. Всегда лучше всего разбить врага в крепости как можно скорее, особенно если ожидаешь неприятностей откуда-то ещё.
— То есть Рулгарт может не спешить, потому что границам Алундии по-прежнему ничто не угрожает, — сказал я, обращаясь к Суэйну, но не сводя глаз с Эвадины.
— Возможно, — признал Суэйн. — Или, хорошенько взглянув на замок и на наши восстановительные работы, решил, что шансы на быструю победу малы. По крайней мере он понял, что штурм этих стен обойдётся очень дорого.
— Итак, он либо попытается выморить нас голодом, либо… — я замолчал, многозначительно посмотрев на ближайший холм. Пока алундийцы ограничились лишь тем, что поставили туда роту пехоты, но на вершине ещё не было поднимаемых шестов и шкивов, говоривших бы о сооружаемых машинах.
— Постройка машины требует времени, хорошей древесины и опытных рук, — сказал Уилхем. — Быть может, в настоящий момент лорду их недостаёт.
— Надо исходить из того, что недоставать их ему будет недолго, — сказал я, разглядывая лицо Эвадины в поисках намёков на то, о чём она думает, но увидел лишь задумчивую печаль, которая окрашивала её настроение с самого повешенья. — Надо зажечь маяк, миледи, — предложил я, отчего она шутливо нахмурилась.
— И зачем же, мастер Писарь?
— Мы в осаде. — Я постарался говорить спокойно. Наше взаимопонимание и впрямь выросло после её излечения, но это не означало, что она утратила раздражающую способность загадочно отвечать на разумные предложения. — Наш противник пока бездействует, но это уж точно не будет продолжаться долго. Нет ничего постыдного в том, чтобы призвать на помощь, когда это необходимо.
— Совершенно верно. — Эвадина одобрительно склонила голову. — И я не вижу ничего постыдного в том, чтобы звать на помощь, когда придёт пора. А сейчас, господа, — она одарила всех нас улыбкой и направилась к лестнице, — продолжайте исполнять свои обязанности и обеспечьте должный уровень бдительности.
Неделя бездействия превратилась в две, потом в три. Дни проходили в рутине муштры, еды и дозоров. Напряжённое поначалу настроение вскоре сменилось утомительной суетой. Я оттачивал навыки владения мечом и кинжалом Верховой Роты, продолжал обучать Эйн и завершал чтение «Путешествий» Улфина. Ясно было, что давно умерший писарь обладал ярким воображением, похвальной честностью и временами раздражающим многословием. Примерно лишь треть рассказа на самом деле касалась его путешествий по Каэритским Пустошам — первые две трети повествовали о многочисленных злоключениях, как денежного, так и романтического характера, которые привели его на эту отчаянную дорожку.
«И вот», читал я, «из-за предательства этой блудницы я оказался в самом бедственном положении. О, милая Эффия, столь прекрасная лицом и телом, скрывавших уродливую жадность сердца. Не оставила бедному писарю, от которого она видела только доброту, ничего, помимо холодного очага и пустого кошелька. На последние шеки я хотел залить свои печали добрым крепким элем, и в пивнушке встретил чуткого человека с рассказом о богатствах, которые можно отыскать в Пустошах».
Далее Улфин описывал, как этот чуткий парень привлёк его в банду таких же обедневших душ, намеревавшихся пересечь горы и отправиться в Пустоши в поисках сокровищ. О конкретной природе этих сокровищ Улфин говорил расплывчато, что я приписал либо неловкости, обусловленной их несуществованием, либо желанием помешать другим их отыскать. Настоящие они были или нет, но его повествование ярко описывает полный провал этой экспедиции. Предприимчивый главарь банды умер от холода на горе меньше месяца спустя после начала путешествия. Прочие дезертировали вскоре после этого, и только Улфин с двумя спутниками продолжили поиски. Улфин приводит досадно мало объяснений о судьбе этих спутников, ограничившись «ужасными действиями, на которые людей толкает голод». Ясно только что он вышел из гор в Каэритские Пустоши один и едва живой от голода.