Первый, кого я свалил, не получил даже никаких предупреждений о грядущей смерти, что мне нравится считать милосердием. Кончик моего меча скользнул между основанием его шлема и кирасой, и, прежде чем я его вытащил, погрузился так глубоко, что разрубил хребет. Его соседу, по крайней мере, хватило времени повернуться и узреть мой летящий меч, прежде чем тот ударил его в незащищённое забралом лицо. Я успел убить ещё одного, а потом в бой вступили ротные алебардщики, которые быстро стали сеять опустошение в нестройных алундийских рядах.
— К знамени! — выкрикнул я, указывая мечом на флаг с чёрным медведем, по-прежнему реющим над хаосом. — Вперёд!
Я глянул по сторонам, убедиться, что пикинёры и кинжальщики выполняют приказы, и радостно хмыкнул, увидев, как они рассредоточились и атакуют алундийцев на обоих флангах. Потом битва вынесла меня в самый эпицентр схватки, и всё ощущение порядка испарилось. Как и на Поле Предателей, время в гуще сражения, казалось, стало гибкой субстанцией. Какие-то ужасы — вроде алундийского воина, которому остриё одной алебарды попало в разинутый рот, а другое проткнуло шею — разворачивались в мгновение ока. Другие разыгрывались долго и детально. Особенно мучительной оказалась смерть рыцаря, который, как и другие его товарищи-аристократы, вынужден был сражаться в этот день среди пеших керлов. Он смог нанести не больше одного удара булавой, после чего его исты́кала четвёрка алебардщиков, обученных находить щели в доспехах. Товарищи рыцаря сплотились позади него, встав стеной, которая его держала, а алебардщики напирали вперёд. И всё же рыцарь, поднятый над схваткой, не умирал, а молотил руками, а из его забрала медленным фонтаном лилась кровь.
Казалось, сражение продолжалось уже больше часа, но Прадер, который всю сцену наблюдал со стен, уверял меня позднее, что длилась она не больше десяти минут. Наконец, пробившись через этот плотный строй профессиональных солдат, я вырвался из схватки как раз вовремя, чтобы стать свидетелем участи герцога. Я видел, как Эвадина прорубалась и пробивалась через заднюю часть алундийского строя. Видел, как герцог и окружавшая его свита рыцарей вскочили по коням, и как они проигнорировали всё ещё открытый путь для побега на восток, бросившись вместо этого прямиком на Помазанную Леди.
Всё окончилось в момент. Герцог и Леди поехали прямо друг на друга и, когда они встретились, она убила его всего одним ударом. Возможно, дело в моей склонности к драматическому воображению, но, кажется, я слышал звук удара её меча по его шлему — чистый, как звон колокола. Не сомневаюсь, что он умер ещё до того, как выскользнул из седла — под таким странным углом выгнулась его шея.
Новости о кончине герцога распространялись среди алундийцев со всех сторон от меня со скоростью, характерной для поля боя, поскольку для солдат в битве инстинкт оценки резкой перемены удачи может означать разницу между жизнью и смертью. Одного взгляда назад хватало, чтобы увидеть внезапное отсутствие герцогского знамени, и алундийцы, всё ещё сражавшиеся у бреши, начали колебаться, а по их рядам прокатился хор отчаянных криков. Видя, как больше дюжины человек повернули головы и нерешительно шагнули назад, я выкрикнул роте свежие приказы и с новыми силами принялся рубить людей направо и налево.
Бегство обычно случается быстро. Как только становится ясно, что всё проиграно, изначальный инстинкт выживания развеивает действие храбрости или жажды славы. Так произошло и теперь. Не звучали трубы, сигналя отступление алундийцев, и всё же, казалось, все они в один миг бросили сражаться. Тот воин, которого я пытался сбить с ног, бросил алебарду, развернулся и стал пробиваться через толкучку позади. Со всех сторон его соратники последовали примеру, и за считанные секунды вся линия алундийской атаки испарилась. Несколько решительных парней пытались выстоять, но солдаты роты их быстро зарубили. На земле перед брешью вскоре не осталось сражающихся, а разрозненное множество алундийцев бежало в сторону восточных холмов, оставив за собой уйму трупов. Осталась только маленькая группа рыцарей. Всего шесть спешившихся человек, и все они направляли оружие на приближавшихся Эвадину и гвардейцев. Я видел большую неподвижную фигуру, лежавшую посреди алундийских рыцарей, и инстинктивно понимал, кто этот убитый человек.
— Стоять! — крикнул я, видя, как многие солдаты роты бросились в погоню за убегающими. — Перестроиться! Обычный строй!
Как только они построились, я приказал им растянуться и помочь Гвардии окружать рыцарей.