— Так прощайте же все, мои сёстры, и братья, — пела она. Мелодия казалась необычной, но приятно печальной. — Прощайте же все, братья по стали…
— Что это? — спросил я, и Эйн подняла взгляд от пергамента.
— Всего лишь песенка, — сказала она, пожав плечами. — Я пою, когда работаю.
— Ты сама её сочинила?
— Я сочиняю все свои песни. Всегда сочиняла, с самых малых лет. Маме нравилось, когда я для неё пела. — Её лицо немного омрачилось. — Когда я пела, она не так злилась, поэтому пела я много.
Я махнул рукой на пергамент:
— Запиши её, ту, что ты сейчас пела.
Она с сомнением нахмурилась:
— Я не знаю, как записать все слова.
— Я тебе покажу.
Сначала её рука двигалась ещё нерешительнее, но вскоре стала увереннее, по мере того, как Эйн всё больше нравилось занятие — она писала строчки и тут же напевала их:
— Ведь сюда мы пришли накануне сраженья, и знаю, что здесь моя решится судьба…
— Это всё? — немного погодя спросил я, когда она заполнила стихами весь лист пергамента.
— Во всяком случае всё, что я придумала.
— И как ты её назвала? Хорошей песне нужно название.
— «Боевая песня», потому как я начала её петь сразу после Поля Предателей.
— Немного банально. — Я взял у неё пергамент и перо и приписал над стихами название, хорошенько украсив буквы.
— Судьба Воина, — прочитала Эйн и поджала губы, как бы сдерживая презрительность.
— Это поэтично, — сказал я чуть раздражённо, что ей вроде бы показалось забавным.
— Как скажешь.
Хмуро глядя на её озорную улыбку, я раздумывал, разумно ли будет упрекать её, но быстро забыл об этом, услышав из-за деревьев голос, выкрикнувший моё имя. Вскоре появился юноша с раскрасневшимся лицом, который так спешил к нам, что запнулся за корень и чуть не грохнулся ничком. Как и многие бывшие послушники просящих, вставшие под знамёна Эвадины, Эймонд Астьер был скорее городским ребёнком, а не деревенским. Эти увлечённые, но часто беспечные юнцы обычно передвигались по своему новому лесному дому с неуклюжестью, рождённой страхом в той же мере, в какой и непривычкой.
— Мастер Писарь, — задыхаясь, поприветствовал он меня, а когда вдобавок поклонился, я едва не вздохнул от усталости. Несмотря на мой невысокий ранг, многие новоприбывшие норовили оказывать мне подобные почести, и я уже перестал просить их прекратить. — Помазанная Леди просит вас прийти.
В его голосе слышалась безотлагательность, а ещё небольшая дрожь, выдававшая некоторый страх. Эймонд был всего на пару лет младше меня, но всё же, когда он выпрямился, его гладкое безбородое лицо казалось очень юным, а глаза часто моргали, как у новобранца перед битвой.
— Беда? — спросил я, возвращая пергамент Эйн.
— Разведчики с востока докладывают, — сказал он, глянув на Эйн, и снова посмотрел на меня. На меня произвело впечатление, что, несмотря на страх, он умудряется отвлекаться на симпатичную мордашку. Впрочем, радость его испарилась, как только он продолжил: — Они идут, мастер Писарь. Солдаты короля.
— И вы уверены, что все они люди короля?
Судя по тому, как услужливо кивнул Флетчман в подтверждение, я решил, что Помазанная Леди впервые обращается к нему непосредственно. Этот крепкий мужик явно обладал немалым опытом, и был браконьером — судя по грубой, добротной одежде и ясеневому луку, — но всё-таки под взглядом Воскресшей мученицы Эвадины Курлайн он съёживался, словно застенчивый ребёнок.
— Сколько? — спросил Суэйн.
— Я насчитал сотню, сержант-просящий, — ответил Флетчман. — Само собой, это может быть всего лишь авангард. Мы решили, что лучше донести весть, чем ждать. Они разбили лагерь у сада Шрайвера, отсюда миль восемь.
— Лагерь? — спросил я, нахмурившись от удивления.
— Именно, мастер Писарь, — сказал мне браконьер намного менее уважительным тоном, зато куда более свободным. Разбойники легко распознают своих. — Хотя, как по мне, это странно. Разведчиков не выслали, и следов не искали. И не привели охотников или собак. Только сотня всадников под тремя знамёнами.
— Три знамени, — повторила Эвадина. Говорила она тихо, но в следующих словах мне послышалась нотка тревоги. — Опишите их, пожалуйста.
— Выше всех королевское знамя, миледи. Две большие золотые кошки. На втором — чёрная роза на белом фоне. Третий — всего лишь вымпел в красно-синюю полоску.
Я видел, как Эвадина с Уилхемом переглянулись, услышав описание второго знамени, отлично им известного. Я тоже его знал, поскольку видел после битвы на Поле Предателей в тот день, когда на самом деле началась легенда о Помазанной Леди. А ещё в тот день ей в руки передали друга её детства и аристократа-предателя Уилхема Дорнмала, которого привёз рыцарь со щитом, украшенным чёрной розой на белом поле.