Любая из этих близких катастроф могла оставить брешь в линии отступающей Гвардии, и можно было бы гарантировать печальную судьбу для каждого солдата в отступающих войсках.
За час до полудня, под бледным небом, серым от дыма горящего внешнего города, последние силы Гаунта и Калденбаха достигли укреплений Склона Гильдии, и заняли вторую линию. К северу от них, по пятам шли отвратительные полки архиврага, хлынувшие сквозь брошенные пригороды, чтобы начать объединенный штурм Склона Гильдии.
Началась вторая фаза битвы за Цивитас Беати.
Снаряды и прочие дальнобойные боеприпасы теперь падали на внутренний город и попадали в башни улья. Взрывы, усеивающие широкие поверхности высоких ульев, казались искрами спичек на склонах гор, но ущерб увеличивался. Тяжелая артиллерия выдвинулась с Обсид на позиции внутри захваченных северных районов города. Вражеская воздушная мощь так же начала концентрировать свои атаки на суперструктурах улья. Противовоздушные батареи на крышах и верхних уровнях всех четырёх башен улья, большинство из которых поспешно подняли туда за предыдущие дни, оказывали бесцеремонное сопротивление. Со Склона Гильдии картина была впечатляющей, даже если дым часто закрывал ее: штурмовики, мелькающие и кружащиеся, как мухи в воздухе, исполосованном трассерами и лазерным огнем, и распускающиеся, как цветки, взрывы.
Другие звуки тоже прокатывались вдоль Цивитас: наводящие ужас звуки. Мерзкие прокламации текстов варпа заполнили вокс-каналы, или распространялись из громкоговорителей на приближающейся технике, на высокой громкости.
Упавший молитвенный горн, Горгонавт, был установлен обратно на свою башню, и направлен на улья.
Через него передавались всякие непотребства, часто усиленные крики Имперских солдат, гражданских и пилигримов, захваченных во время первой фазы. Акустический штурм охлаждал пыл и волновал уже потрясенных и утомленных защитников, и комиссары – двойняшки Китл в особенности – были заняты наказаниями, посредством казни, тех солдат, чья отвага исчезла под психологическим давлением.
Под ним становилось тяжело думать. Становилось тяжело хотеть жить. К полудню, несмотря на то, что эффекты от звукового штурма еще не полностью проникли внутрь башен улья, все те, кто находился на открытом Склоне Гильдии и в среднем городе, включая большую часть защитников, истекали потом и заболели. Нервы были вытрепаны, желудки выворачивало. И даже в этом случае, они должны были сражаться. Бригады смерти штурмовали Склон Гильдии с северо-запада и северо-востока. На баррикадах, линиях обороны и укрепленных точках, Имперские солдаты сражались и умирали со слезами на глазах, испытывая страдания от бессвязных, шипящих звуков истинного зла.
Сорик прекратил читать сообщение, которое пришло ему. Письма становились все более жалкими и отчаянными, и там, где можно было что-то разобрать, они просто оскорбляли. Он был жалким дураком.
Он был трусом. Он был гаковым ничтожеством. Автор, каким бы он ни был, какой бы ни была эта часть него, становился непонятным и доведенным до отчаяния.
Он разместил свой взвод за пятнадцать минут между артиллерийскими обстрелами, и сейчас сидел в дверном проеме, сгорбившись, с трясущимися руками, куря сигарету с лхо. Во рту был привкус желчи, который не уходил, и его глаз продолжал слезиться. Он высматривал Харка. Харк знал.
Сорик был храбрым человеком всю свою жизнь. Несмотря на тошноту и страх, которые он испытывал, сейчас, больше чем когда-либо, он знал, что Майло был прав. Сорику всего лишь надо было быть достаточно храбрым, чтобы поступить правильно.
Пока не было еще слишком поздно.
— Мор! — крикнул Сорик, когда встал и раздавил окурок ногой. Связист его отряда быстро подбежал.
— Найди для меня Гаунта, пожалуйста.
Мор кивнул, поставил свой передатчик на землю и начал говорить в трубку, когда подстроил его.