Ночной воздух был сухим и горьким. Ламм вел свои отряды вперед через опустевшие городские улицы к увеличивающимся огням, которые обозначали продвижение архиврага. Им пришлось одеть респираторы. Слишком много процессоров было забито и разрушено при вторжении.
Его растянувшаяся линия войск достигла Принципал II, и некоторые уже вступили в бой. Ламм вломился в дом и пошел на верхний этаж со связистом и тремя своими офицерами, чтобы найти хороший обзор.
Ламм встал на колени перед подоконником окна верхнего этажа, и провел своим биноклем по горящему, умирающему Цивитас внизу. Пожары и взрывы показывались, как точки белого света, такого яркого, что перегружали фильтры прибора. — Там,— сказал Ламм. — Там, на дороге. Отправьте отряд туда прямо сейчас. Связист не ответил.
Ламм осмотрелся, моргая, чтобы привыкнуть к темноте комнаты. Не было никаких признаков Форбса, его связиста. Или его трех товарищей офицеров.
Ламм поднялся, ошеломленный.
— Что...? — начал он.
Он услышал какое-то движение в ванной.
— Сейчас не время, идиоты! — рявкнул он, все равно вытаскивая свой пистолет. — Где ты, черт тебя дери? Форбс? Сейчас не время для шуток!
— Ответь!
Трескучий голос заставил Ламма подпрыгнуть. Он шел из вокс-передатчика. Он был прислонен к стене, ремешки свободно болтались. Не было никаких признаков связиста, который его нес.
Послышался еще один звук из ванной. Ламм поднял пистолет и выстрелил в дверь. Лаз-заряд проделал дыру в дереве. Свет пробивался сквозь нее. С пистолетом наготове, он толкнул дверь.
Свет над головой был ярким и неприятным.
Ламм нашел Форбса и своих трех офицеров. Они были в литой пластиковой ванне.
С них срезали одежду, кожу, и вообще их было не узнать. Ванна была наполнена до краев блестящим попурри из крови, мяса, костей и органов. Кровь капала на напольную плитку.
Ламм задохнулся от неверия, упал на колени и его вырвало.
Он услышал шелест позади него в темноте. Это был шелест плаща. Плаща из влажной человеческой кожи.
Ламм откатился и выстрелил, всаживая выстрел за выстрелом в дальнюю стену комнаты.
Он прекратил стрелять и встал, оружие было крепко зажато в его трясущейся руке. Его собственное дыхание отзывалось в ушах скрежетом.
Он поводил оружием влево и вправо. Он это убил? Убил?
Внезапно грудь Ламма наполнилась теплом. Он моргнул и поднял руку. На его груди была густая горячая кровь.
Рукой он дотянулся до горла, и два его пальца внезапно вошли в разрез на плоти, которого не было здесь еще десять секунд назад. Кончиками пальцев он нащупал сухожилия в горле и пищевод. Его глотка была перерезана. Он не чувствовал настоящей боли, просто чудовищное удивление.
Скарваэль продолжил свою искусную работу. Его болин, с двойным лезвием, каждое из которых было мономолекулярным, вонзилось в шатающегося, задыхающегося Ламма. Он вскрыл ему позвоночник по всей длине, пока человек все еще стоял прямо, и вонзил болин сквозь почки и поясничные мышцы.
Кровь начала выплескиваться под давлением. Скарваэль открыл рот и высунул свой длинный, серый язык, когда кровь начала хлестать на него.
Ламм упал на лицо.
Скарваэль размазал кровь по щекам и вокруг глубоко посаженных глаз. Это, казалось, сделало его глаза более черными и глубокими, в контрасте с его вытянутой белой плотью.
Он вздохнул. Он не будет таким снисходительным и милосердным к Беати.
Патер Грех утихомирил своих безглазых подопечных и крепко прижимал с боков. Они шли в центре Принципал I в темноте, пожары вокруг них, и карликовые псайкеры, были капризными. Они были прямо в центре широкой магистрали.
Фигуры вышли из укрытия перед ними. Имперцы. С поднятыми лазганами. Они выкрикивали пароли, уверенные, что ни один враг не станет приближаться так дерзко и на открытом пространстве. Шокированный пилигрим и его дети, отчаянно ищущие помощь, блуждающие вслепую... вот, кем они были...
Син присел, зашептал карликам в уши и они затряслись. Они широко открыли свои влажные рты. Глубокое жужжание наполнило воздух.
Имперские солдаты замерли и повернулись друг к другу с затуманенным взором. Затем они открыли огонь. Через пять секунд все они были мертвы, товарищ, убитый товарищем.
Маленькие уродливые существа закрыли рты, и Грех подолом своей шелковой робы вытер слюни в уголках их ртов. Затем он взял их за руки, и повел через разбросанные тела. Псайкеры спотыкались, сопротивляясь, как очень маленькие дети.
Один начал открывать и закрывать свой рот в вялой, взволнованной манере. Другой поднял свободную руку, согнув, и махал ей вперед и назад рядом с ухом.