У него все противоречило внутри. Он чувствовал, что ему не место в этом городе, что он очень хотел пойти за город, посмотреть, как люди живут в других городах. Но ему это запрещалось правительством, которое само жило в роскоши. Никто не видел этого правительства. Оно думает о простых людях каждый миг. Это положено было знать.
Хорошо, что государство еще не читает его мысли. Они были порочными.
Он вспомнил, как в положенные часы он гулял в центре города, который состоял из девятиэтажных белых домов, широкой дороги и памятника основателю государства. Он чувствовал себя на пешеходной площади очень одиноким, несмотря на то, что она была мощенной белым камнем и очень красивой. Он помнил, как сворачивал на боковую улицу, которая также состояла из белых девятиэтажных домов. Все было таким шаблонным и однообразным, однообразными были и сумерки, и фонари, и выложенная красным кирпичом дорога, и бледная луна на небе. Он чувствовал себя таким чужим и брошенным в этом псевдорадостном центре города—государства, ему хотелось побыстрее уйти в свой район, который состоял из таких же девятиэтажек, только были там не красные улицы, а серые тротуары с невысокими деревьями по бокам…Ему нравилось это место, так как оно было близким и родным, это был родной островок .. Он смотрел на родную площадку, смотрел на родные деревья, знал, что они будут с ним всегда, и после его смерти они будут стоять, как ни в чем ни бывало.
Двор твоего дома— зашита, свой островок от повседневной и скучной реальности. Он сидел возле своего дома. Живя на седьмом этаже, он мог видеть с окна весь центр города. Он ненавидел этот пафосный вид, он просто терпеть не мог все, что связано с роскошью того города-государства, где он жил.
Он помнил, как сидел раньше возле своего дома, думая о разных вещах. Правительством абсолютно не одобрялось то, что он думает, но пока они сделать ничего не могли. Были надежды, что скоро можно будет контролировать мысли каждого человека — однако, это все лишь были надежды и не более того.
Порочные мысли.
Он сидел тогда возле дома, думая о разных вещах. Он не понимал, почему многое в этом государстве несправедливо, почему правительство при этом ничего не говорит, почему все происходит именно так, а не иначе. Он думал о разных вещах, иногда даже забывая зайти домой как положено и вызывая при этом презрение окружающих. Он догадывался, что они мысленно его ненавидят, хоть и не высказывая это вслух. В 8 часов вечера кто-то с недоверием и злобой посмотрел на него из окна. После вечерних новостей он посмел выйти на улицу— это не запрещалось, но и не одобрялось. В его взгляде ясно и четко читалось: «Ты живешь не так, как я и как все — значит ты живешь абсолютно неправильно».
Именно тогда он понял, что в его душе горел огонь — огонь запрещалось жечь простым гражданам, запрещалось даже думать о нем, запрещалось представлять, как он горит. В его душе горел огонь, а в душе других гнила плоть шаблона. Огонь мешал ему вписаться в это слишком правильное общество, огонь хотел, чтобы он жил по настоящему, а влек ничтожное существование. Никакая государственная машина не сумела погасить этот огонь, огонь был в нем всегда. Иногда он сильно мешал ему, ведь он чувствовал себя другим, но затем понял, что это был великий дар. В ту ночь огонь помогал ему спать, согревая его тело от холодной общественной машины. Именно в один час и миг, поздним вечером первого дня отпуска он понял, что он никогда не сможет стать таким ,как все, он всегда будет другим и чуждым этому обществу.
Он перевернулся на другой бок, думая о том, что может быть за колпаком. Говорили, что там абсолютно пустынная земля, но он в это также абсолютно не верил. Очень жаль, что он сейчас не может включить свет. С другой стороны, огонь внутри светил ему.
Даже когда Карл 7766 хотел стать похожим на серую массу, огонь назойливо напоминал ему среди серости и безликости о том, что он абсолютно другой. Даже когда ему безумно хотелось стать таким, как раньше, огонь этого не позволял. В тот вечер произошла настоящая революция в его сознании. Он вспоминал, как в 5 лет первый раз пошел на публичную казнь того, который не хотел быть носить прическу стандартного вида. Тогда он безумно был тому факту, что мерзавцу за свое мнение отрубили голову, он был рад еще два дня. Каким дураком он был тогда! Теперь он это понимал.