Мои глаза устали любоваться спящим мужчиной, я убираю спутанную чёлку с его лба, надеясь разбудить… но Эштон не просыпается. Мои пальцы скользят по его сильному плечу, обводят контуры мышц, останавливаются на сгибе руки, нежно повторяя реки выпирающих вен… Да, теперь они хорошо видны, неся кислород его натренированному телу, а было время, когда глядя на них, глубоко спрятанных под исколотой кожей, я едва сдерживалась, чтобы не плакать…
До какой степени отчаяния нужно дойти, чтобы во взрослом, сознательном возрасте начать творить такое со своим телом и жизнью?
Мои прикосновения к чувствительной коже имеют эффект: Эштон открывает глаза, хмурится, но… заметив меня, почти сразу расплывается в широченной тёплой улыбке. Его руки тянутся к моей талии, гладят живот, следуя старой привычке - этот жест был самым частым в то время, когда мы ждали рождения нашей дочери.
Я не успеваю опомниться, как губы мужа уже ласкают мою шею… Глаза закрываются сами собой – кто-то внутри меня желает раствориться в этих утренних, искренних, переполненных нежностью ласках.
Наши тела прижимаются – так сильно обоим нужно тепло и близость другого, даже бедра и ступни не просто сплетены, а словно нежат друг друга.
Путь от шеи до груди не так и долог, особенно, если там уже побывали жадные ладони, любопытные пальцы: я не вижу, но чувствую, что Эштон спускается всё ниже и ниже, жаркий рот порхает по моей коже в опасной близости от самых чувствительных точек…
Но он их не трогает. Никогда… Никогда не пересекает той черты, за которой уже не сможет остановиться.
Я открываю глаза и, конечно, сразу же наталкиваюсь на почти чёрный взгляд: Эштон улыбается одной из своих «ага, попалась!» улыбок, но меня не обманешь – я вижу, как сильно в нём мужское желание, настолько мощно и неудержимо, что все наши страхи и неуверенности хрустят под его весом как щепки…
Муж снова зарывается лицом в изгибе моей шеи, рассыпаясь в поцелуях, но я почему-то знаю, что он продолжает улыбаться…
- Сорок первый … - шепчет на французском…
Он тоже считает, он тоже ждёт. И переживает о том, как всё пройдёт, это ведь будет не просто первый раз…
Hammock - Breathturn
Пока завтракаем, оба чувствуем образовавшееся магнетическое поле в кухне: молчаливые многозначительные взгляды и робкие улыбки у обоих только усиливают напряжение, но заряд у него – положительный!
Мы сидим друг напротив друга и пьём кофе, сваренный мной, хрустим французскими гренками с сыром, оливками и ветчиной, приготовленными Эштоном. Мы говорим взглядами и улыбками – беседа без слов, но обоим понятно, о чём она – о нежности.
Мой муж пытается переключиться на что-нибудь другое, но его глаза постоянно сталкиваются с моими, обдавая проникающим глубоко под кожу карим жаром… В такие моменты мне кажется, что я вижу звёздную пыль, рассеянную в воздухе нашей кухни… И даже в пасмурные дни комнаты и вся эта квартира кажутся затопленными тёплым золотым светом, таким же точно, какой я видела в родительском доме всякий раз, когда в нём появлялся Эштон…
Наконец, мужчина теряет терпение: тянется рукой к моей руке, я принимаю его пожатие, и мы так же молча продолжаем хрустеть, не разнимая рук, не разрывая сцепленных взглядов…
Айви просыпается, и мы оба срываемся с места. Эштон, как всегда, оказывается у кроватки первым: сморщенное личико Айви разглаживается при виде его, она перестаёт плакать и изображает нечто, похожее на улыбку.
- Смотри-смотри, она мне улыбается! – выдыхает молодой отец.
Мне кажется, он однажды всё-таки захлебнётся своим восхищением. Или у него остановится сердце… от счастья!
Эштон действительно почти одержимо любит детей, причём всяких. Любых. До рождения Айви он часто помогал мне в госпитале… Очень здорово помогал! В нём оказалось спрятано так много внутренней силы и любви, о которых я и не подозревала. Эштон однажды спросил меня о том, что я увидела в нём, что именно полюбила. Мой ответ не был замысловатым: внешность, поступки, характер. Но я никогда не отдавала себе отчёта в том, что так сильно не любят руки, глаза и умение готовить. Нет! Так безнадёжно глубоко любить можно только душу… И я откуда-то всегда знала, какая она, не осознавала, но чувствовала, понимала не умом, а своей собственной душой. Это она так отчаянно тянулась к нему, и я никак и ничем не могла её остановить.
В моём не по дням, а по часам растущем животе был не его ребёнок, но он целовал его и гладил с таким блаженным выражением лица, что я приняла решение не откладывать планы на второе материнство в долгий ящик.