И хотя я молчу, Эштон словно читает мои мысли – повышает темп и мощность своих толчков.
Он уже не целует мою шею, грудь… Он в отрыве от реальности, судя по его расфокусированному взгляду и отчаянным попыткам не закрывать глаза…
Я чувствую, что стратосфера заканчивается. И мезосфера тоже. Ионо- и термосферы проскакивают мимо так быстро, что я даже не успеваю их осознать. И всё: взрыв и выход в открытый Космос...
Не первый мой полёт, но впервые такой удачный…
Я задыхаюсь и … кажется, плачу.
Ничего не соображаю, меня трясёт. Я даже не помню, что именно говорила… или кричала! И не заметила, как всё случилось у него: муж вытирает салфеткой с моего живота результат своего собственного выхода в космическое пространство – всё же не посмел ослушаться отца. Или просто бережёт меня. Для многих будущих наших совместных полётов…
И снова поцелуи… сотни маленьких и больших, и много слов, самое частое из которых:
- Люблю!
и
- прости…
Я снова плачу. Сколько можно? Сколько ещё он будет вымаливать это чёртово прощение, которое уже давным-давно есть у него! Только сам себя до сих пор не простил! Он единственный может дать мне то, что только что дал. Он единственный нужен мне. Любой. И ошибающийся тоже. Если бы не выдернул меня из моего бумажного мира, я, скорее всего, так никогда бы и не узнала, что такое, чёрт возьми, заниматься любовью! Потому что то, что бывало много-много раз с Антоном, не имеет ничего общего с тем, что случилось сейчас!
С Антоном я никогда не поднималась выше тропосферы, барахталась в ней и барахталась. Плавала, тщетно стараясь обменяться энергиями. Книжки читала, поставила себе диагноз «фригидность».
А как, оказывается, всё было просто: правильный, любимый мужчина в нашей с ним общей постели, и всё! Мой полёт стремителен, неудержим и обречён на успех.
Я в ванной, горячий душ обжигает кожу… Мне он сейчас сто лет не нужен, но Эштон притащил, чтобы смыть с меня свои следы… И эти поглаживания его ладонью по моему животу… они сводят с ума!
Наши взгляды встречаются… И в его карих хитрющих больше нет ни страха, ни бесконечного «прости»!
Мой муж доволен. Собой! Конечно же…
У него была непростая задача, но он выполнил её с блеском. Настолько виртуозно, талантливо, вдохновляюще, сшибающе с ног, что я… я хочу продолжения! Я хочу ещё!
Мой рот приоткрыт, потому что я себя не контролирую. Особенно вот так – когда он совершенно голый стоит рядом, и, несмотря на то, что мы только что пережили, снова возбуждён. Когда каждая его мышца вызывает массу желаний, главное из которых – вернуться в постель.
Эштон касается ладонью моей щеки, и в тот момент, когда его большой палец обводит контур моих губ, я позволяю себе раствориться в ней, расслабиться. Глаза закрываются сами собой, чтобы позволить сознанию утонуть в этом щемящем чувстве близости, интимности. Мои пальцы давно хотят исследовать его в том самом неспокойном месте. И я кладу руку на его пресс, сползая по его волнам ниже. Но… не решаюсь. Останавливаюсь.
И он делает это сам: берёт мою руку в свою и проводит ею по всей своей длине так, как ему приятно, как хотел бы, чтобы сделала я. И вот, ему самому нужна уже опора – он упирается своим лбом в мой, закрывает глаза и шепчет:
- Впереди у нас тысячи таких ночей, как эта, и долгая жизнь, одна на двоих. И мы возьмём от неё по максимуму! – улыбается. – А для первого раза после родов хватит и одного … раунда!
И я тоже улыбаюсь. Потом смеюсь: надо же, совсем забыла, за кого замуж вышла! Соболевы ведь – любители контроля! Да, я теперь Соболева, как и мой муж. «Роду нужно продолжение!» - так сказал отец и настоятельно попросил Эштона взять свою настоящую фамилию.
Мама смеётся:
- Добро пожаловать в клан жён Соболевых! У нас не просто, но и не скучно!
Это уж точно: скука и Соболевы – несовместимые понятия. В ту, самую первую свою, настоящую ночь я ещё не знаю, как много мне предстоит узнать о сексе! И какие крутые виражи ожидают в жизни... но ни одного падения, ни одной серьёзной боли! Я не знаю наверняка, но чувствую, что мой сильный, мудрый, местами властный, как Бог, местами нежный, как котёнок, муж бережно пронесёт наше счастье, самозабвенно держа его в обеих ладонях, через всю нашу долгую, почти бесконечную в своей любви жизнь…
Продолжение следует...
Эштон: Глава 1. Первая близость и будни семейной жизни
Я обменял спокойный сон на невесомый поцелуй.
Пока ты в комнате со мной -
целуй меня,
целуй,
целуй.
Целуй меня, пока темно, пока зашторено окно, под звуки старого кино, под всепрощающей Луной. Когда на нас глазеет мир, в троллейбусах, такси, метро, под осуждением людским, под брань старушек, гул ветров. Под визг клаксонов, вой сирен, под грохот скорых поездов, прижав ладонь к дорожкам вен, не позволяя сделать вдох, к моим обветренным губам прильнув и затопив собой. Пускай в висках гремит тамтам, я знаю: так звучит любовь.
Целуй меня, когда я слаб, когда я болен и простыл, когда тоска из цепких лап не отпускает, и нет сил. Когда я выхожу на след, когда выигрываю бой, под шёпот старых кинолент, под песни, что поет прибой.
Пусть за порогом бродит чёрт, пусть порт покинут корабли, пусть будет хлеб и чёрств, и твёрд, и гравитация Земли исчезнет, мир затянет льдом, застынут стоки медных труб, мы будем греть друг друга ртом, дыханием с замерзших губ.
Пусть солнце плавит небосвод, и пусть болит, и пусть грызёт.
Я поцелую - всё пройдет.
Ты поцелуешь - всё пройдет.