АНДЖЕЛА КАРТЕР
МУДРЫЕ ДЕТКИ
Часть первая
Что общего между Лондоном и Будапештом?
Ответ: оба города делятся надвое рекой.
Доброе утро! Позвольте представиться — Дора Шанс. Поздравляю вас с прибытием в сомнительное местечко. Почему, спрашиваете? А вот почему: если вы из Штатов, то представьте себе Манхэттен. А теперь — Бруклин. Ясно? Для парижанина это — rive gauche или rive droite{1}. Ну а Лондон делится на северную и южную части. Мы с Норой — Нора это моя сестра — всю жизнь прожили на левой, не жалуемой туристами стороне, на побочной стороне старушки Темзы.
Было время, когда, грубо говоря, раздел шел так: богачи жили на севере, в окружении зеленых лужаек, раскатывали по дорогим магазинам на чистеньком, удобном общественном транспорте, а беднота ютилась в трущобах южных районов, часами маялась на сквозняках автобусных остановок под рулады семейных скандалов, звон разбиваемых стекол и пьяные арии в промозглой темноте, пропахшей жареной рыбой и картошкой. Но нынче все не так! Грянуло нашествие имущих — на своих дизельных “саабах” они расползлись по всему городу. Не поверите, сколько здесь нынче дом стоит. И куда теперь податься бедняжке дрозду?{2}
Да черт с ним с дроздом, — что бы с нами сталось, не завещай нам бабушка этот дом? Номер 49, Бард-роуд, Брикстон, Лондон, почтовый код Юго-Запад-2. Слава богу, он есть, этот дом, а не то бродить бы нам с Норой по улицам с пожитками в клетчатых хозяйственных сумках, прикладываться для утоления печалей к бутылочке, как неотученным от соски младенцам; верещать от радости, прорвавшись в ночлежку, и тут же выкатываться обратно за нарушение порядка, мерзнуть, сипеть, и в конце концов сдохнуть в закоулке, и улететь с порывом ветра, как старая ветошь. Есть о чем подумать барышне в день семидесятипятилетия, а?
Да-а! Семьдесят пять. С днем рожденья, дорогая Дора. В этом доме, точнее, в этой самой мансарде, я родилась ровнешенько семьдесят пять лет назад. Появилась на белый свет на пять минут раньше Норы, которая сейчас готовит завтрак внизу. Любимая моя сестренка. С днем рожденья нас.
Эта комната — моя. Мы не привыкли жить в одной комнате, всегда уважали личную жизнь друг друга. Хоть мы и двойняшки, но не сиамские близнецы. Грязновато здесь, верно, но нельзя же вечно тереть и скоблить, попусту растрачивая драгоценный остаток дней; посмотрите лучше на заткнутые за зеркало трюмо карточки с автографами — Айвор, Ноэль, Фред и Адель, Джон, Джинджер, Фред и Джинджер, Анна, Джесси, Сонни, Бинни{3}. Друзья и соратники давно минувших дней. А вот и новое фото — высокая, изящная девчонка с черными кудрями, огромными глазами, без панталон — “от вашей Тиффани” с миллионом поцелуев. Ну разве она не красавица? Наша любимица, крестница. Мы пытались отговорить ее от шоу-бизнеса, но попробуй такую убеди! “Раз вам сгодилось, то и мне подойдет”. “Шоу-бизнес”, лучше не скажешь; красотку под стать нашей Тиффи сыскать нелегко, а уж напоказ она вывалила все, чем богата, без утайки.
А мы что делали? Что умели, то и делали. Пели и танцевали в варьете. До сих пор, если придется, задерем ножку почище любой собачки.
Привет, привет... зевая и потягиваясь, из шкафа появляется одна из наших кисок. Запах жареной свинины почуяла. Другая — белая с мармеладными пятнами — спит на моей подушке. Еще с десяток бродит по всему дому. Дом пропитался запахом кошек, а еще больше — престарелых актрис: кольдкремом, пудрой, шариками от моли, старыми окурками, вчерашней заваркой.
— Иди ко мне, киска, дай я тебя пообнимаю.
Нужно же кого-нибудь обнимать. Что, кисонька, завтракать хочешь? Подожди минутку, пойдем поглядим в окно.
Холодная, яркая, ветреная весенняя погода, какая была в день нашего появления на свет, когда кругом падали цеппелины. Чудесное голубое небо, само — юбилейный подарок. Когда-то давным-давно я знала паренька с глазами такого цвета. Кожа гладкая, как розовый бутон, — он был слишком молод, чтобы порасти шерстью, ни волоска на всем теле — и голубые, как небо, глаза. Из нашего окна открывается вид на несколько миль прямо через реку. Вон там — Вестминстерское аббатство, видите? Сегодня над ним развевается крест святого Георгия{4}. А вот — одинокая грудь, собор Святого Павла. Золотистым глазом подмигивает Биг-Бен, а остальное нынче не узнать. Каждые сто лет приходит срок, вот как сейчас, и в старом добром Лондоне все, что удается сцапать, идет на слом. Потом, словно в старинной песенке про Лондонский мост — “привет-пока, пока-привет”, — отстроят все заново, но уже не так, как раньше. Даже вокзалы теперь не узнать, не вокзалы, а восточные базары. Ватерлоо, Виктория. Негде чаю попить по-человечески, везде потчуют только “Харви Волбенгер”, противным капучино. Куда ни глянешь — только и продают, что чулки да нижнее белье. Я сказала Норе: