— В гробу я видела твою идиотскую программу.
Но Каталка смотрит ее время от времени, хихикает, насколько ей позволяет благородное воспитание, и, несмотря на собственное надвигающееся слабоумие, радуется тому, как низко пал дом Хазардов в своем последнем поколении — или, как она остроумно выражается, хихикая еще сильнее, в этом “последнем вырождении дома Хазардов”. Почтя своим долгом не пропустить телевизионный дебют нашей Тиффи, мы тоже как-то посмотрели минут пять.
Тиффани — “хозяйка” шоу, что бы это ни значило. Она то и дело расплывается в улыбке, выставляя при этом сиськи напоказ. Обидно, постарайся она — могла бы быть неплохой танцовщицей. Уверяю вас, первых пяти минут нам хватило, чтобы, ворча, вернуться к выпивке. Особенность этой программы в том, что она идет “вживую”.
— Иди она “взагробовую”, зрителей бы еще прибавилось, — сострила Нора.
— Единственный дохлый ведущий ТВ — вот была бы штучка.
Тристрам вытер тыльной стороной ладони глаза, и тут я заметила, что он плачет:
— Тиффани пропала, — сказал он.
Можете поверить, мою улыбку как ветром сдуло. Нора прокричала из кухни: — Что гложет тебя, Лохинвар{13}?
Он был в жутком состоянии, бубнил, рыдал; виски от него разило, как из бочки. Упав в кресло, он сунул мне в руки кассету.
— Смотрите сами, — сказал он, — я не смогу объяснить. Смотрите сами, что случилось.
Тут ему на глаза попалась стоящая на каминной полке фотография маленькой Тифф в серебряной рамке, и шлюзы опять прорвало. Я почувствовала к мальчику искреннюю жалость. К мальчику. Ха. Ему уже тридцать пять; не заметишь — разменяет сороковник. Приходится, однако, признать, что его главный козырь — в мальчишеском обаянии. Бог знает, что он будет делать, когда его потеряет. Но сейчас мы были в шоке, в страшном беспокойстве — что, черт возьми, там у них случилось? Не теряя времени, Нора засунула кассету в видеомагнитофон.
Чтобы не пропускать идущие после обеда в субботу мюзиклы Басби Беркли{14}, мы завели себе видеомагнитофон. Записываем их и смотрим раз по сто, останавливаем на любимых местах. Каталка этого не выносит. Еще, конечно, не пропускаем Джинджер и Фреда — ах, душка Фред! Ностальгия — порок пенсионеров. Мы смотрим столько старых фильмов, что, кажется, даже воспоминания посещают нас нынче в черно-белом цвете.
Неожиданное резкое шипение кассеты вывело Каталку из транса, в который она обычно погружается, если ее хорошенько смазать беконом за завтраком. “Что происходит? Что ему здесь надо?” Она подозрительно косилась на Тристрама — ей-то он родственником не приходился, — в то время как на экране он прыгал вниз по сияющим неоновым ступеням под шум консервированных аплодисментов: зализанные назад рыжие волосы, кремовая льняная пара по последней моде от Джорджио Армани, — слабовольный, но обаятельный Тристрам Хазард, ведущий игрового шоу и телезнаменитость, последний отпрыск великой династии Хазардов, полтораста лет, подобно колоссу, державшей на своих плечах британский театр. Тристрам, младший сын знаменитого “короля актеров” — Мельхиора Хазарда; внук трагических гениев викторианского театра Ранулфа и “танцующей звезды” Эстеллы Хазард. Как пали могучие!
“Я — Тристрам, приветствую вас, дорогие зрители!”
Камера наезжает крупным планом, и он продолжает нараспев:
“Приветствую вас, любители деньжат! Я, Тристрам Хазард, приготовил вам сегодня...”
Тут он запрокидывает голову, выставляя на обозрение настоящее, старомодное, полное, как у Айвора Новелло, горло, затем вновь встряхивает головой и в экстазе провозглашает: “Загребай лопатой!”
Шоу начинается.
Стоп-кадр.
Давайте отвлечемся на минутку от Тристрама и Тиффани, и я расскажу вам кое-что из семейной истории. Вы, небось, вздыхаете с облегчением — наконец-то! И в самом деле, кто такие Мельхиор Хазард и его клан: жены, дети и домочадцы? Собирая материалы для собственной автобиографии и, пытаясь сама во всем разобраться, я, Дора Шанс, невольно стала летописцем всей династии Хазардов, хотя остальная часть семьи, уверена, оценит мои успехи на этом поприще так же высоко, как и прочие достижения, потому что Нора и я не только, как уже было сказано, незаконнорожденные, но во всех отношениях неприличные: пока наш отец добросовестно служил столпом традиционного театра, мы наплевали на традиции и подались в мюзик-холл!
Романтическое внебрачное появление всегда пользуется кассовым успехом; надеюсь, это обеспечит моим мемуарам хорошую выручку. Но, честно говоря, в нашей незаконнорожденности романтики не было ни на грош. В лучшем случае — фарс, в худшем — трагедия, а в целом — сплошные неудобства для всех. Но мне неймется, пока еще ноги носят, найти ответ на вечно терзавший меня вопрос, который, кажется, сокрыт лишь театральным занавесом: откуда мы родом? куда грядем?