— Не двигайся и не говори, дорогая. Лежи спокойно. Все будет хорошо, — пробормотала Мэтти, положив прохладную руку на лоб Шаннон.
Теперь девушка смутно припомнила, как Боб нес ее на руках в дом, а вокруг невнятно звучали какие-то голоса.
— Мэтти, звонит доктор. Думаю, тебе стоит переговорить с ним, — сказал Боб с порога.
— Иду. Сейчас вернусь, Шаннон. Лежи спокойно.
Шаннон кивнула. Пелена перед глазами постепенно прояснялась, она могла уже различать обстановку комнаты, мебель, обитую ситцем в кремовую и зеленую полоску, напоминавшим акварельный рисунок. Тяжелые шторы закрывали окна, и лишь с трудом можно было разглядеть часы на каминной доске, которые как раз начали бить. От малейшего движения голова Шаннон снова начинала кружиться.
— Я думаю, ты на время потеряла сознание, — сказала Мэтти. — Тебе очень повезло, — проворчала она, устраиваясь на стуле у кровати. — Доктор Уоткинс говорит, ты должна неподвижно лежать сорок восемь часов или даже больше, в зависимости от твоего самочувствия. Он приедет сюда, как только сможет.
— Я испортила Чарли возвращение домой, — слабым голосом сказала Шаннон.
— Это был несчастный случай. И хватит об этом. Надо не переживать, а просто лежать спокойно. Боюсь, что из-за сотрясения мозга ты пока не сможешь есть, но к вечеру скушаешь бифштекс.
Окруженная столь непривычным комфортом, Шаннон очень быстро успокоилась. Она уже засыпала, когда воспоминание о голосе Зана Фитцгерберта заставило ее снова проснуться. Его английский акцент напоминал о волшебном мире, занимавшем ее воображение с тех пор, как Шаннон стала просматривать приходящие из Англии журналы, которые выписывала Мэтти. Пытаясь вспомнить этот голос, Шаннон открыла глаза и обнаружила, что на нее смотрят серьезные синие глаза.
После происшедшего Керри забрела в маленькую деревянную часовню, находившуюся за садами. Вспомнила, как, вернувшись с лошадьми на конюшню, она нервно ходила взад-вперед, ожидая Боба. Когда тот появился, Керри, голодная и несчастная, как раз чистила Великолепного. Наказание было скорым и унизительным. Боб резким тоном сказал, что ей до конца недели запрещается ездить на лошади, а после школы она будет чистить конюшню. При Бобе Керри стоически удержалась от слез, но сейчас, горько рыдая, лежала на могильной плите. Лишить ее лошади, даже на неделю, было худшим из наказаний, которые только мог придумать Боб. Это было даже хуже, чем побои, которые она, несомненно, получит от своего отца, когда тот вернется домой на закате. Прижавшись лицом к бурой траве, Керри дала волю ярости — ей казалось несправедливым быть наказанной из-за неосторожности Шаннон. Позор, который Керри испытала перед Чарли и Заном Фитцгербертом, просто невыносим. Теперь она никогда не сможет появиться у них на глазах. Перевернувшись на спину, Керри устремила мрачный взгляд на ослепительно голубое небо. В этот момент внимательный лорд Фитцгерберт, наверно, кормит с ложечки бледную, прекрасную Шаннон. Керри почувствовала, как при мысли об этом все внутри сжалось от ревности. Керри в бешенстве вскочила и, набрав горсть камней, с силой швырнула их в дерево. Стайка потревоженных птиц взмыла в воздух.
Бой часов разбудил Шаннон, спавшую тяжелым сном без сновидений. Она не знала, утро сейчас или вечер, и не сразу вспомнила, почему лежит на этой мягкой постели.
— Да, войдите, — сказала Шаннон, услышав стук в дверь и полагая, что это Мэтти пришла на нее взглянуть.
Когда дверь открылась, Шаннон с удивлением увидела лорда Фитцгерберта, держащего в руках поднос с тарелками.
— Когда решали, кому доставить пищу инвалиду, выбор пал на меня, — с обаятельной улыбкой объявил он и поставил поднос на ночной столик. Лорд сделал это с осторожностью, говорящей о том, что он не привык кому-либо прислуживать.
Полная смущения, Шаннон внимательно следила за его движениями. Подоткнув подушки под головой, молодой человек поставил поднос перед Шаннон и торжественно развернул льняную салфетку. Когда Шаннон увидела на изящной фарфоровой тарелке яичницу и намазанные маслом тосты, ее робость несколько уменьшилась.
— Надеюсь, у вас есть аппетит. Вам надо много есть. Это приказ Мэтти.
— Я только сейчас поняла, что очень голодна, — согласилась Шаннон.
— О, между прочим, я не представился. Я — Зан Фитцгерберт.
— А я Шаннон Фалун.
— По крайней мере память вы не потеряли, — пошутил Зан, и Шаннон застенчиво засмеялась.
— Вы не против, если я останусь и составлю вам компанию?
— Нет, конечно, нет, — солгала Шаннон. Когда лорд присел рядом с ней на кровати, аппетит исчез, а робость вернулась.
Первые робкие взгляды, которые Шаннон бросала на Зана Фитцгерберта, пока пыталась есть, мало что сказали ей о молодом человеке. В Кунварре о нем судачили уже не первый месяц. Все ожидали, что он окажется худшим образцом самодовольного, рафинированного английского сноба. Все сходились на том, что его стоит пару раз проучить. Шаннон до сих пор была полна решимости критически относиться к лорду Фитцгерберту, но сейчас ее решимость куда-то исчезла. Она вынуждена была согласиться, что внешность Зана оказалась приятнее того образа, который она нарисовала. Девушка думала, что его лицо будет неподвижным, как на фотографии, но молодой человек перед ней был полон жизни, и это добавляло очарования его привлекательной, типично английской внешности, Шаннон поймала себя на том, что бросает взгляды на его чувственный рот. И когда девушка непроизвольно представила, как эти губы прижимаются к ее губам, она вспыхнула, уверенная, что он прочитает ее самые сокровенные мысли. Подняв взгляд на Зана, Шаннон обнаружила, что он с участием смотрит на нее.
— Как вы себя чувствуете?
— Гораздо лучше, спасибо, что принесли поднос.
— Вы едва не сделали сальто. Знаете, я в это время смотрел на вас. Да, смотрел как раз в тот момент, когда вы упали.
— Обычно я не падаю со своей лошади, — сказала Шаннон, стараясь, чтобы это звучало небрежно.
— Вы неслись как ветер. Не думаю, чтобы кто-нибудь смог выжить после такого падения. Уверен, что я бы не смог.
— Боб сердится?
— Нет, просто беспокоится. Вы его сильно перепугали.
— Если увидите мою сестру Керри, скажите ей, чтобы она не беспокоилась.
— Хорошо. Думаю, бедная девочка получила от Боба ужасную выволочку. Он считает, что во всем виновата она. Чарли заметил, что она немного безрассудна, и этот случай, возможно, чему-нибудь ее научит.
Шаннон смотрела на него с чувством неловкости. За считанные минуты между ними установилась странная близость. Возможно, Зан это тоже почувствовал, потому что на миг отвернулся и нервно крутанул диск телефона, стоявшего на столике.
— Если вы кончили, я заберу поднос.
— Спасибо. И пожалуйста, поблагодарите Мэтти. Было очень вкусно, — сказала Шаннон.
Она снова легла; черные волосы разметались по подушке; на бледном лице выделялись темные глаза; губы не улыбались. Из кружев чужой ночной рубашки выглядывали тонкие руки, казавшиеся особенно красивыми и хрупкими.
— Вам бы не помешал румянец. — Зан протянул руку и дотронулся до синяка на ее щеке. — Я еще загляну вместе с остальными пожелать вам спокойной ночи. Надеюсь, ваши отец и сестра вас скоро навестят.
Шаннон смотрела ему вслед, восхищаясь его естественностью. Зан остановился в дверях и оглянулся.
— Знаете, вы просто восхитительно смотритесь здесь.
Услышав прощальные слова, Шаннон недоверчиво засмеялась. Именно так должны вести себя настоящие лорды, или он действительно имел в виду то, что сказал? Она не могла поверить, что может выглядеть восхитительно — ни сейчас, ни вообще когда бы то ни было, — но тем не менее, услышав комплимент, обрадовалась, как никогда.
Вскоре пришла Мэтти. Шаннон была рада видеть ее, излучавшую вокруг себя ту успокаивающую ауру уверенности, которую Шаннон ощущала и в себе. С тех самых пор, как три года назад Шаннон впервые увидела Мэтти на ступенях Кунварры, она всегда очень легко чувствовала себя в ее присутствии. И Мэтти, которая всегда хотела иметь дочь, сразу привязалась к девочкам Фалун, особенно к Шаннон. В характере Мэтти, принадлежавшей к легендарному племени владельцев овцеводческих ферм, присутствовал здравый смысл, она обладала добротой и сочувствием. У Мэтти была обветренная кожа женщины, вынужденной всю жизнь полагаться на милость природы, но глаза сияли такой же чистой, незатуманенной голубизной, как небо в ясный день.