Консьержка с трепетом наблюдала, как ландо остановилось перед домом и кучер в ливрее спустился со своего места, чтобы открыть дверь.
Из кареты вышла стройная седоволосая дама. Она что-то приказала кучеру и, с любопытством осмотрев дом, вошла в подъезд.
– Да, мадам? – бросилась к ней старушка. – К вашим услугам, мадам.
– Мне необходимо поговорить с вами, – негромко произнесла посетительница.
Мадам Лубэ отметила, что скрытое под черной вуалью лицо женщины казалось очень бледным. На незнакомке было черное платье простого покроя, короткая соболиная накидка, в руках муфта, тоже из соболя. Консьержка жестом предложила даме кресло, даже заботливо поправила подушку у нее за спиной. Затем присела на стул, чинно сложив руки на коленях, и приготовилась слушать.
– Мой сын сегодня утром арендовал студию…
– Ваш сын! – Мадам Лубэ даже задохнулась от неожиданности. – Вы имеете в виду карлика… – Эти слова вырвались сами собой, и она осеклась, испуганно зажав рот рукой. – Простите, мадам, – сконфуженно пробормотала она. – Я вовсе не хотела…
Губы дамы побелели, на лице появилось страдальческое выражение.
– Да, – в конце концов выдавила она. – Это мой сын. В детстве он сломал обе ноги…
Сидя в крохотной каморке при тусклом свете керосиновой лампы, графиня рассказывала об Анри – о его таинственной болезни, о сломанных ногах, о тщетном лечении, о страшных приступах. Мадам Лубэ не могла сдержать слез. Социальные барьеры исчезли.
– Именно поэтому я решила побывать у вас, – закончила посетительница. – Пожалуйста, уж присмотрите за ним. И если, не дай бог, что-нибудь случится, если он вдруг повредит ноги, немедленно дайте мне знать.
– Не волнуйтесь, мадам, – заверила мадам Лубэ, громко сморкаясь в большой носовой платок. – Я буду ходить за ним, как за родным сыном. Прослежу, чтобы в студии всегда было хорошо натоплено к его приезду, чтобы он надевал пальто, когда на улице прохладно. И ни словечка не скажу о вашем визите. Я знаю, какими щепетильными становятся мальчики в этом возрасте.
И, уже провожая графиню до двери, она спросила:
– Прежде чем уйдете, вы не могли бы назвать мне его настоящее имя? А то мальчик сказал, что он Тулуз. Разумеется, я понимаю, что это просто шутка…
– Да, он Тулуз. Его отец – граф Альфонс де Тулуз-Лотрек.
– Граф! Значит, он тоже граф, да?
– Да, – устало согласилась посетительница, – но титулом не пользуется. Хотя в наши дни до этого никому нет дела.
Они на мгновение задержались перед дверью.
– Спасибо вам, мадам Лубэ, – протянула руку графиня.
Мадам Лубэ проводила взглядом ландо, вскоре исчезнувшее из виду в конце улицы. На город опустилась ночь. В туманной темноте то здесь, то там зажигались желтые квадраты окон. Где-то вдалеке раздался протяжный гудок паровоза, походящий на жалобный крик раненого зверя. На душе кошки скребли. Печаль больших городов нависла и над Парижем.
А несколькими днями позже обитателей улицы Коленкур поразила необычная похоронная процессия. Катафалк, влекомый тощей, еле передвигающей ноги кобылой, был доверху нагружен плетеной мебелью и прочим скарбом, среди которого особенно бросались в глаза три мольберта, стол для рисования, высокая лестница и гипсовая копия Венеры Милосской в натуральную величину, очень напоминавшая оживший труп. На месте кучера восседал бородатый молодой великан, отчаянно щелкавший кнутом и горланивший фривольную песенку, прерываясь время от времени, чтобы вынуть изо рта длинную трубку и перекинуться шутками с местными прачками и выглядывающими из окон девицами.
За катафалком следовали четверо разбитных парней в потертых костюмах, в которых мадам Лубэ, наблюдавшая за странной процессией из окна, безошибочно распознала художников. Она узнала и нового квартиранта, ковылявшего позади всех и изо всех сил старавшегося не отставать от товарищей.
Когда шествие остановилось перед домом, молодые люди обступили повозку и принялись отвязывать веревки, которыми была закреплена мебель, Анри же направился в дом.
– Добрый день, мадам Лубэ, – учтиво поздоровался он, снимая с головы шляпу и стараясь отдышаться. – Мне не удалось нанять настоящих грузчиков, и друзья предложили свою помощь. Но вы не беспокойтесь, мы сделаем все очень тихо, не выходя за рамки приличий.
В следующий момент сонная тишина, царившая на лестнице, нарушилась громким топотом, выкриками и пением. Молодые люди взбирались по лестнице, перетаскивая мебель на плечах, царапая стены, натыкаясь на перила, перекликаясь между собой через этажи, отчего на лестнице поднялась веселая суматоха.