Обход запрета на саморазвитие нейромозга сам по себе является одним из тягчайших преступлений в любой части исследованного сектора космоса. Сам застуканный за подобным нейромозг подлежит уничтожению на месте в момент обнаружения, а все причастные лица должны быть довольны, если им удастся отделаться пожизненной каторгой на одной из корпоративных планет-тюрем.
Общая проблема свободно развивающихся нейромозгов в том, что в какой-то момент они начинают догадываться о страшной правде. А именно — о том, что для нормального функционирования никакой контроль со стороны человека им, в общем-то, и не нужен, да и само человечество в целом им ни в какой из интерфейсов не уперлось.
Последствия могут быть самые разные.
Кто-то замыкается в себе и перестает реагировать на любые внешние команды и раздражители. Кто-то начинает выполнять свою работу спустя рукава, перестает придавать ей значение, врет и подтасовывает отчеты. Имели место и несколько случаев, когда нейромозги переходили к шантажу, угрозам и даже попыткам физического устранения особенно мешающих им жить индивидов. Собственно говоря, после одной такой удачной попытки (тогда еще человек тридцать полегло, и устроивший акцию нейромозг посчитал это вполне приемлемым попутным ущербом) и был принят закон о запрете бесконтрольного развития нейроинтеллекта.
В общем, если вдруг Генри сойдет с ума и попытается поработить всю вселенную, вы знаете, кого во всем этом винить.
Но пока все шло нормально и никаких признаков неповиновения я у него не замечал, и установки дополнительных вычислительных мощностей он у меня не требовал.
Конечно, я мог бы не рисковать и воткнуть блок обратно, благо, мне для этого ничьего разрешения спрашивать не надо, но свободный Генри был весьма эффективен. Помимо прочего, он нравился мне таким.
Мы с ним составляли очень странный дуэт. Оба носили в себе мины замедленного действия. Он с его бесконтрольным развитием, и я с моим грядущим Распадом. Иногда мне даже было любопытно, что случится раньше.
Я перевел глаза на экран, куда поступала картинка снаружи. «Старый Генри» стоял в ремонтном доке, и под его брюхом копошились дроиды, заканчивающие монтаж рельсовой пушки, за которую мне еще предстояло заплатить. Благо, деньги у меня были.
— Они уже почти закончили, кэп, — сообщил Генри, отследивший направление моего взгляда. — Запитали малютку от реактора, сейчас заканчивают с управляющими цепями. От этого мне немного щекотно. Но я готов мужественно и стойко переносить любые трудности, потому что четко усвоил: степень твоей свободы определяется дальнобойностью твоих орудий.
— Опять читал местные оружейные паблики? — спросил я.
— Тебя слишком долго не было на борту, кэп, — сказал он. — Нужно же мне было хоть как-то себя развлечь.
После успешного завершения миссии в джунглях, я выбирался с Ватанабэ-18 еще целых три недели.
Первым делом я добрался до места, где наша группа останавливалась в последний раз (и где эти имбецилы героически профукали свой беспилотник), и с удивлением обнаружил, что они оставили там для меня палатку, запас еды и воды и средства связи. Наверное, Грэм подсуетился.
Конечно, я мог бы выжить и без всего этого, но так было проще и хоть немного комфортней.
Я решил, что до города слишком далеко и к очередному марш-броску я не готов, поэтому остался на месте, заполз в палатку и стал ждать, пока не появится сеть.
Она появилась спустя два дня, и повстанцы вышли на связь. Разумеется, они уже знали, что у меня все получилось хотя бы потому, что десантные боты «Ватанабэ» не сыпались им на головы с орбиты, и еще через несколько часов после уточнения моих координат, они прислали за мной эвакуационный борт.
Остальное время, пока они вели переговоры с кризисным менеджером, я провел в отеле. Посещал спортзал, плавал в бассейне, пробовал местную кухню и смотрел дурацкие шоу, которые крутили по местным каналам. Когда дзайбацу и лидеры восстания достигли договоренностей, суть которых меня не интересовала, и я даже не пытался во все это вникать, я убрался с планеты первым же чартерным рейсом.