— Часто у вас тут бывают такие сбои? — спросил я.
— Нет, — сказала Джейми. — Обычно уже через тридцать секунд сеть подхватывают дублирующие устройства. Такого, чтобы она совсем вырубилась, я и не помню.
Джейми у нас отвечала за связь. Кем она работала до всего этого, я не знаю. Точнее, мне говорили, но я не слушал. Не люблю забивать голову бесполезной информацией.
— Вызови город, — сказал я. Надо было узнать, что там происходит.
— Так сети же нет… — может быть, до этого она работала дояркой.
— Рация, — сказал я, стараясь держать себя в руках и тщательно фильтруя слова. — У тебя в рюкзаке. Ты взяла ее на случай непредвиденных обстоятельств. Эти обстоятельства настали. Вызови чертов город.
Она ойкнула и убежала в свою палатку. Через тонкую ткань было прекрасно слышно, как она роется в рюкзаке, включает рацию и вызывает свой контакт в городе. Я уже знал, что будет дальше. Она выйдет из палатки с озадаченным выражением лица и скажет. что у нее ничего не получилось.
— Связи нет, — сказала Джейми, вылезая из палатки. — В эфире одни помехи.
— Продолжай вызывать, — сказал я.
Мамкины повстанцы переглядывались между собой. До них еще ни черта не дошло.
— Связь глушат, — сказал я. — Сеть не упала, ее выключили.
Похоже, что они и сейчас не поняли. Ну, кроме Грэма, который мрачнел прямо на глазах.
— Началось, — сказал я.
— Но мы же еще не…
А оно все равно началось. Так бывает.
Какой-то из великих полководцев далекого прошлого говорил, что ни одна его битва не прошла по плану. Что любая до мелочей выверенная и тщательно просчитанная стратегия идет к черту при первом же соприкосновении с реальным противником. Конечно, этот воин седой древности как-то более красиво все формулировал, но смысл-то от этого не меняется.
Начать должны были мы. Наша атака, а точнее, реакция «Ватанабэ» на нее, должна была послужить спусковым крючком для событий в городе. Потому что если мы не добьемся успеха здесь, то им там вообще не имеет смысла что-то начинать.
Но что-то пошло не так.
Кто-то что-то узнал, кто-то где-то спалился, кто-то на чем-то прокололся, и события в городе начались, и значит, вся ситуация скоро пойдет вразнос. Потому что мы даже близко не у цели, мы на расстоянии нашего дневного перехода, и пока мы туда доберемся, в городе уже все решится.
Но, как бы оно там ни решилось, если мы не достигнем цели здесь, то даже их полный успех в скором времени обратится в поражение. Даже хуже, чем просто в поражение. В чертов разгром.
В общем, принять это решение было несложно.
— План Б, — сказал я. — Дальше я пойду один.
Все из-за денег, конечно же. Но не только из-за них.
Они заплатили мне аванс, который я не собирался возвращать ни при каких раскладах, но этого было недостаточно. Мне нужна была вторая половина гонорара, которую в случае успеха должен перевести на мой счет нанятый нами посредник. А деньги мне были необходимы, ибо рельсовая пушка сама себя не смонтирует.
Но было и еще кое-что.
Если я не выполню свое задание, уже завтра на орбите вывесится карательный флот «Ватанабэ», и корпоративные солдатики устроят планете карантин, фильтрацию и развернут полный комплекс репрессивных мер, в результате которых я застряну здесь очень надолго. А если они до меня доберутся, то и навсегда.
Конечно же, эти придурки начали протестовать. Дескать, поздно, уже ничего не получится, надо сворачивать операцию и возвращаться в город. Как будто каратели не по их души прилетят. Как будто они смогут где-то отсидеться и не попасть в списки неблагонадежных. Как будто жизнь на планете после этого останется такой же, как и была, а не станет еще хуже, потому что «Ватанабэ» начнет закручивать гайки.
Да и черт с ними, в принципе. Они мне с самого начала не понравились.
— Вы можете возвращаться в город или оставаться здесь или вообще делать все, что вам взбредет в голову, — сказал я и пошел собирать вещи.
У входа в палатку меня догнал Грэм.
— Я пойду с тобой, — сказал он. — Дело нужно довести до конца.
В принципе, из всей этой компании деревенщин Грэм мне был наименее отвратителен. Ему было за пятьдесят, до начала этой кампании он работал шахтером, а еще раньше где-то служил, и явно не при штабе. Он был хладнокровен, немногословен, никогда не жаловался на трудности, и, что самое важное, никогда не пытался со мной спорить. Было похоже, что он не отстанет от меня во время финального марш-броска, а если и отстанет, то не сильно.
И он единственный из них, кто действительно умел обращаться с оружием и обладал опытом его применения. Не думаю, что он стал бы обузой при переходе, а его помощь во время финального акта операции могла бы пригодиться хотя бы для отвлечения внимания.